Вся Президентская Рать - Владимир Моисеевич Гурвич

они, словно торнадо, несут только смерть. И ничего кроме смерти. Ради того, чтобы не видеть правды, мы пытаемся постоянно обманывать самих себя и друг друга. Меня не отпускает чувство, что я должен что-то сделать, Но не могу понять что именно?

— Но ты уж сделал. Сегодня ты спас не одну сотню людей. И они даже не знают, какой страшной опасности подверглись.

Я встал и прошелся по номеру.

— Так хочется разоблачить всю эту камарилью. Просто все внутри горит от желания это сделать. Но ничего не докажешь. Смерть Бицоева оборвала все концы, которые соединяли его с администрацией президента. От бессилия хочется даже выть.

— Я думаю, что не все так безнадежно. Уверенна, что какие-то следы этих контактом остались. Должны быть посредники. Другое дело, что пока у нас не будет власти, мы не сумеем отыскать эти связи. Вот тебе и задача, которая стоит перед нами.

— Ты веришь в ее достижимость?

— Я намерена бороться, пока у меня есть силы. Во время этой избирательной кампании я приобрела бесценный опыт, я поняла, что люди восприимчивы к разумным мыслям гораздо больше, чем это многие политики предполагают. Они даже не скрывают того, что считают свой народ за быдло. Конечно, при желании его можно сделать и таким, но если начать все доходчиво объяснять и при этом быть честным и искренним, то результаты просто потрясают. К сожалению, я это поняла слишком поздно и много упустила своих шансов. Но в следующий раз я учту свои ошибки. Я надеюсь, что ты тогда будешь рядом со мной.

— Но никак политтехнолог, — покачал я головой.

— Ничего, мы тебе найдем подходящую роль, — негромко засмеялась Ирина.

Охваченные единым порывом, мы шагнули друг к другу. Наши губы сначала сблизились, а затем соединились.

Следующие два часа я не стану описывать. Они принадлежали только нам и никому больше. А я никогда терпеть не мог подглядывать в замочную скважину, хотя бывшая моя профессия требовала относиться к таким вещам спокойно, как к неизбежному злу. Но, по-видимому, я так и не научился этого делать.

Я покинул номер Ирины и отправился в авиа агентство. Там я приобрел билет на Москву. Затем вернулся в гостиницу.

Я постучался в дверь номера Сабова. Тот отворил мне не сразу. Войдя в комнату, я понял причину его задержки. В ней находилась одна из наших молодых сотрудниц. Ее сверхсмущенный и растрепанный вид не вызывал сомнений, какое приятное занятие я прервал своим появлением. Но я не испытывал большого раскаяния, они молодые, у них будут еще сотни возможностей наверстать сегодня упущенное.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал я Сабову.

— Извините, я пойду, — проговорила девушка. А так как никто не собирался ее удерживать, она упорхнула.

— Садитесь, — пригласил меня хозяин номера. — Как наши дела?

— Все вроде спокойно. Никаких доказательств против нас нет. Если будем молчать, то, думаю, все обойдется.

— Хотелось бы! — вырвалось у Сабова.

Я понял, что, несмотря на уверенный вид, он пребывает в тревоге.

— Каждый из нас должен сохранить эту историю в тайне до конца своих дней. И тогда она не ударит по нам.

— Я сохраню, — заверил Сабов. Его глаза вдруг блеснули. — И все же это было великолепно. Я ничуть не жалею, что принял в этом деле участие.

— Мы спасли сотни жизней. Это стоит многого.

— Я понимаю. А что с телом Леонида?

— Его обещали в ближайшие дни отправить в Москву. Его семья еще ничего не знает. Я за весь день так и не решился позвонить жене.

— Хотите позвоню я. Мне все же легче, я даже не знаю эту женщину. А вы же их близкий друг.

— Спасибо, но это должен сделать я сам.

Мы помолчали. Я собирался с мыслями.

— Я должен тебе сказать важные вещи, Дима.

— Я слушаю, Станислав Всеволодович.

— Я выхожу из игры.

— Что значит, выходите?

— Это значит, что я больше не буду заниматься избирательной кампанией Перегудова.

— Но осталось всего два дня.

— Не важно, сколько осталось, главное, что я не буду заниматься этим больше ни минуты. Но это еще не все. Я уходу из фирмы и вообще из этой профессии. Причем, с сегодняшнего дня. Все необходимые формальности мы осуществим чуть попозже, когда вы все вернетесь в Москву.

— Но кто же будет все это возглавлять?

— Как кто? Ты. Помнишь, ты говорил мне, что мечтаешь создать свою фирму?

— Разумеется, я непременно это сделаю. Эта работа мне нравится.

— И прекрасно. Тебе не надо создавать свою фирму. Она уже есть и даже имеет определенную репутацию. А это стоит немало. Я хочу, чтобы ты стал бы ее владельцем. Я готов уступить тебе фирму за бесценок. Меня это больше не интересует.

— Но я не могу принять фирму, это не справедливо. Вы ее создавали.

— А ты хочешь, чтобы все развалилось, и все сотрудники оказались бы на улице.

— Разумеется, нет.

— Тогда вперед. Пойми, я все решил окончательно. Завтра вечером я улетаю в Москву.

— И чем вы намерены заниматься?

— Пока не знаю. Но это не будет связано с политикой. Так что принимай бразды правления. У тебя все получится замечательно. Только мой совет, которым ты, впрочем, можешь и пренебречь. Если ты чувствуешь, что то, что ты делаешь, уж слишком сильно противоречит твоей совести, слушай совесть, а не другие голоса, кому бы они не принадлежали.

Сабов ничего не ответил. Но я понял его ответ. Такого обещания он мне давать не собирался. Ничего, когда-нибудь и он придет к той же мысли.

Я встал.

— Завтра утром соберем коллектив, я объявлю о своем решении, попрощаюсь с людьми, ты возьмешь бразды правления в свои руки. Вот все, что я хотел тебе сказать.

Я вышел из номера, Сабов даже не сделал слабую попытку меня задержать.

Я улетал на следующий день поздно вечером. До выборов оставался один день. Но мне было неинтересно, кто на них победит. Я думал о предстоящей встрече с Ириной, о том, как сложатся наши дальнейшие отношения. Я понимал, что один этап моей жизни закончился и начался другой, полный неизвестности, как маршрут первых путешественников вокруг света. Но меня это почти не беспокоило. Мне было легко оттого, что я избавился от страшной тяжести. А все остальное уже было не так уж страшно.