Я, Великий И Ужасный - Изяслав Кацман

за отмену ограничений в отношении Тагиры, кто желает на этих ограничениях навариться. Ну, да ладно, не мне в моём крабовом углу бояться разборок между различными шайками вохейской знати. В любом случае, собеседнику в случае проигрыша придётся куда как хуже: я-то при самых неблагоприятных обстоятельствах потеряю только источник денежных поступлений и поимею проблемы с оловом для бронзы, а наши новые друзья и голов лишиться запросто могут. Но это исключительно их проблемы.

— А на какую благодарность рассчитывают уважаемый благородный Шиншой-Тушха и его влиятельные союзники в самом Вохе? — интересуюсь.

— Этого я сказать не могу — отвечает наместник — Благородному Сонаваралинге-таки предстоит об этом разговаривать с людьми в столице. Я сообщу ему, с кем надлежит там связаться. И пока почтенный Гокурегуй будет от лица вашей повелительницы обсуждать с советниками господина наших жизней и судеб договор между Пеу и Вохе, Сонаваралингатаки позаботится о том, чтобы этот договор принёс пользу.

— То есть, благородный Шиншой-Тушха полагает возможным, чтобы мудрый и храбрый Гокурегуй и дальше оставался главой посольства?

— Не вижу никаких препятствий этому — мой собеседник понимающе улыбнулся — Мне, который блюдёт интересы Повелителя Четырёх Берегов в южных пределах Шщукабы, приходится вникать в дела соседей, в том числе и таких далёких, как Пеу. Но в столице мало кто интересуется мелкими подробностями происходящего в землях, до которых плыть десятки дней. Даже те могущественные люди, с которыми придётся разговаривать Сонаваралинге-таки в столице, не будут знать, какое высокое положение занимает он в своей родной стране.

— Благодарю моего благородного собеседника за разъяснение — улыбаюсь в ответ.

На этой ноте серьёзные разговоры закончились. Хозяин дворца, заметив, что мои спутники не едят, внимательно следя за нашей беседой, спохватился и предложил: "Ешьте угощение, друзья". Вино успело за то не очень продолжительное время, что мы потратили на выяснение всяких нюансов, успело полностью выветриться из моей головы, а накопившееся напряжение нужно снять. Я опрокинул в себя целую чашу элитной (а какую ещё могут подавать к столу столь высокопоставленной персоны) кислятины, не чувствуя вкуса, и закинул вслед за ней кусок мяса. Тагор с Гокурегуем поддержали меня. Конечно, не столь резким демаршем — первый в силу вбитой с детства установки, что благородный человек не должен проявлять в еде и питие несдержанность, а второй потому, что для папуасского желудка продукт вохейского винпрома вещь не очень привычная. Шиншой-Тушха же смотрел на то, как дикарь вливает в свою глотку неразбавленное вино, с явным интересом. И тут же решил продемонстрировать, что не хуже странного гостя умеет поглощать спиртное. Сидящий справа приближённый, тот самый, что консультировал своего правителя относительно судьбы арестованного судна, глянул на него укоризненно.

Как только выпитое ударило в голову, общение приобрело более непринуждённый характер: после небольшого обмена всякими смешными сплетнями из жизни наших островов тузтец вдруг ударился в воспоминания, при каких обстоятельствах он познакомился с Сонаваралингой-таки; господин наместник, несильно-то и слушая бывшего наёмника, принялся хвалиться своими верблюдоподобными скакунами. Узнав, что никто из нас троих не умеет ездить верхом, даже мой ручной "дикий гусь", Шиншой-Тушха тут же пожелал исправить сие досадное упущение, предложив немедленно отправиться в загон с шхишкумами. Впрочем, он вынужден был согласиться со своими приближёнными, что ночь, да ещё во хмелю, не самое удачное время для начала обучения верховой езде. Однако наместник тут же поклялся гробницами предков, что обязательно преподаст дорогим гостям с Пеу пару-тройку уроков наездничества. И стребовал со всех троих ответные клятвы, что мы обязательно воспользуемся его предложением.

Один из вохейцев, тот, который проявил удивительную осведомлённость о делах моего родного острова, обратился ко мне ни с того, ни с сего, на каком-то незнаком языке. Увидев полное моё непонимание, тут же извинился и перешёл на свой родной, который по мере того, как хмель всё сильнее бродил в голове, отчего-то становился всё понятнее. Оказывается, он вдруг вздумал представиться. Звали его Ктур-Тишва. Потом он поинтересовался про охоту на Пеу. Узнав, что у нас не водится дичи крупнее курицы, советник наместника громогласно посочувствовал и, привлекая всеобщее внимание, провозгласил, что гостей обязательно нужно пригласить на охоту.

Мне стало обидно, что какие-то "хачи" бронзововековые имеют наглость жалеть гордый народ Пеу, который ждёт великое будущее, и я начал расписывать, какая опасная дичь вымершие птицы комуси, а также наши моржетюлени. Немало добрых слов досталось и акулам. Хотя по мере окосевания ваш покорный слуга понимал хозяев лучше, вохейское шипение, наоборот, давалось всё труднее, и у меня стали срываться папуасские слова и обороты, которые приходилось переводить для хозяев Тагору. Ктур-Тишва, словно желая поддержать путающегося в языках гостя, что-то бубнил на разных языках. Тузтец, в отличие от меня понимал, чего тот хочет сказать, и параллельно с пересказом охотничьих баек в исполнении Сонаваралинги пытался отвечать полиглоту.

Покончив с описанием опасностей, подстерегающих морских охотников, я вдруг заявил, что быки витуков тоже очень страшные звери, особенно некастрированные. И озвучил планы о внедрении на нашем острове корриды. Вспомнив анекдот про "яйца корриды", добавил: "А "шары" проигравшего будут доставаться победителю". Присутствующие усомнились: будет ли бык есть мясное блюдо. Но я заявил: "У меня — будет".

Потом заговор опять перекинулся на шхишкумов. Я всех изрядно рассмешил, начав пытать вохейцев, куда у местных верблюдов подевались горбы. Шиншой-Тушха, громко гогоча, поинтересовался: "А у ваших шхишкумов они, что имеются?" В общем, представители бронзововекой цивилизации на полную катушку повеселились над нелепыми фантазиями дикарского вождя.

Увы, всё хорошее когда-нибудь кончается…. Вот и нам пора отбывать домой. Добрый час ушёл на прощание с гостеприимными хозяевами, обсуждение культурной программы на ближайшие дни и заверения во взаимном уважении. Восьмёрка "макак", недопущенных к столу наместника, уже ждала нас на выходе из дворца. Они были, как и мы, изрядно навеселе. Оружие и доспехи сгрузили в любезно предоставленную повозку, запряжённую двойкой ослов. Туда же кинули пару самых нестойких бойцов. Остальные двинулись своим ходом. Два десятка дворцовых стражников составили наш эскорт.

Так мы и шли до особняка, пошатываясь и весело горланя, сопровождаемые меланхолично тянущими телегу ишаками и сосредоточенно топающими воинами наместника. А у ворот долго и шумно прощались с провожавшими нас стражниками. Может быть, и до рассвета дотянули бы, да Тагор, сам когда-то тянувший солдатскую лямку, из профессиональной солидарности по быстрому загнал всех внутрь и отпустил служивых. Мне он буркнул: "Им и так всю ночь в караулы ходить".

Глава тринадцатая

В которой герой чудом избегает нарушения одного своего обещания и встречает