Красноармеец - Владимир Геннадьевич Поселягин

Даже описывать не желаю, что те делают с нашими снайперами, если живыми ловят. Сам видел. А тут хоть кого, а там сбегу.

Два немца, с карабинами, утеплены как могли, частью в гражданское. А те приметили моего напарника, а главное овечий, пусть и грязный, полушубок. Зима серьёзная была, любой мех на поддержку те искали и использовали, а тут почти целый полушубок. Вот осыпая кирпичи, сверху мелкий снег начал сыпать, и спустились в полуразрушенный полуподвал, где я и лежал. Те начали шебуршится, снимали полушубок с напарника, когда под шум осыпающихся кирпичей и кусков льда на них прыгнуло двое в наших маскхалатах. Трое сверху их поддерживали. С облегчением откашлявшись, долго терпел, чем явно напугал разведчиков, те тела обоих немцев осматривали, оглушили их, вот я попросил:

- Помогите.

- О, никак наш… - сказал один и осмотрев меня, озадаченно протянул. - Эк, как тебя засыпало…

Очнулся я уже в медсанбате, не моей, чужой дивизии. Вырубило пока несли, а точнее волоком тащили к своим. Сам пошевелится не мог, затёк. На немецкой шинели тащили. Кстати, обе винтовки, мою и напарника, откопали и прихватили, хотя те побиты и не годны к дальнейшему использованию. А для отчётности. Сдать надо. Кто я, уже было известно, в дивизию сообщат. Простыл я более чем серьёзно, хорошо обошлось без обморожения. Что удивительно, корка грязи на лице спасла моё лицо. Даже нос не обморозил. Шапка-ушанка была, ушки завязаны под подбородком, спасла тоже. Отмыли, осмотрели, синяков множество, но живой, на второй день даже сам ходить смог, хоть и скручивает приступами кашля. Слабость, озноб, из носа течёт, потоотделение. Все прелести простуды ощутил. Вот так на санях, обложив соломой и шкурами, меня отвезли уже в наш медсанбат, Сотой дивизии. В госпиталь решили не отправлять, тут вылечусь. Понять командиров дивизии можно, отправишь в госпиталь, и поминай как звали, а я пользовался уважением, уже известен, не трус и всегда готов своих прикрыть. Напарника похоронили, без меня, я в горячке в койке метался, ещё в первый день, как к своим вывезли, так что не побывал. Ну а пока я в жарко натопленной землянке лечился, тут два десятка таких простуженных, были и те, кто простуду не переживал. Она тут как бич, что есть, то есть. И ещё, я тут потерял шприцы и последнюю упаковку «пенициллина». Да с моим лечащим врачом договорился, что, мол, запас выдам, тот меня уколет и тех тяжёлых из простуженных, что загибаются, тот обещал. Забрал и ушёл, больше не появлялся. Меня не уколол, и других тоже. Двое умерли. Эту тварь я обещал кончить. Мысленно, не вслух, назло ему выкарабкаюсь. И то, что тот сказал, что такое лекарства другим нужно, мне было глубоко наплевать.

Да, я вылечился и пятого января нового уже сорок третьего года был выписан из медсанбата. Правда, на меня с подозрением поглядывали, в медсанбате был убит врач, ножом, представляете? Работала прокуратура, но даже свидетелей не было. Да и нашли его утром, когда тело окоченело. От упаковки восемь ампул осталось, едва десять процентов. Куда делось остальное не знаю и знать не хочу. Это в бою я готов жизнь отдать за товарищей, а когда тут лечился, своя рубаха была ближе к телу, уж извините за такой приступ слабости, а эта сволочь меня кинула. Мне было безразлично, что мол другим нужнее, каждая капля лекарства на счету. Это моё, и я решаю, как применять. Мне бы уколол, и забирай, что дальше делать будет с ампулами, наплевать, но тот решил по-своему и предрёк свою судьбу. А на подозрении я был, потому что ночью дважды ходил в туалет, наружу. Как и ещё у пятерых, у меня не было алиби. А вот то что это я «пенициллин» передал, и после этого возник конфликт, никто не знал, кроме меня и самого военврача. Мы общались тогда с глазу на глаз. Он кстати в звании майора был. И да, я благодарен врачам и всё такое, вон подарками из трофеев задарил и врачей, и медсестёр, но поднять руку на представителя такой профессии вполне могу, если имею к нему претензии. Тем более тот мой лечащий врач. Был, пока другому не передал, как обокрал меня. Кстати, врач хранил упаковку как зеницу ока и сам назначал и ставил уколы, не сообщая что колет. Понимал, что отберут, как узнают. Это тут немалая ценность. Хотя и так привлёк внимание большим процентом выздоравливающих бойцов и командиров. Их тех тяжёлых, что отправляли в тыл. Это привлекло внимание, комиссии зашастали. Впрочем, мне на это уже наплевать, чувство мести погасил, вернул хоть что-то, так что даже думать об этом негодяе не хочу. Хотя, если с другой стороны посмотреть… А вот не хочу смотреть, я вижу всё со своей стороны и вижу, что Правда за мной. Данное слово нужно выполнять, а тот его дал. Я убил не врача, который спас множество жизней, глупо отрицать очевидное. Я убил кидалу. Именно так смотрел на эту ситуацию. На врача всё же рука бы у меня не поднялась. На своего врача уж точно, но тут я слово дал, а я то, что дал самому себе, держу обязательно.

Ладно, помер и помер, отравившись сталью. Наплевать. Сам я был в ватных штанах и полушубке, это редкость среди бойцов, но нас снайперов отлично снабжали, двинул в штаб дивизии, а там сходу комдив, а он старый, живучий какой, половина командиров штаба сменилась, ранены или убиты, а этот живчиком. Вот он и наградил меня четвертой медалью, но уже «За боевые заслуги». Было за что, обещал убить немецкого снайпера, тот тяжело ранил комиссара дивизии, и сделал это, награда уже недели две ждала. Почему-то в медсанбате этого делать не стали. Так что я вернулся в свой взвод, а тут только треть личного состава мне знакома, остальные новички. Ну дальше поучить новое оружие, смог найти на складе вполне свежую и качественно сделанную винтовку, «СВТ» с оптикой. Вещи мои вернули, что хранились во взводе. Да там мелочёвка одна, ничего важного я не держал. Вот так и стал готовится к новым трудовым будням снайпера на этой войне. Что по новостям. Как я был простым стрелком-красноармейцем, так и остался. С помощью дрона подслушал, направленным микрофонам, начальник штаба дивизии с начальником разведки общался, что насчёт меня приказ сверху спущен. Этим всё и сказано. Да наплевать, главное до конца войны дожить, что