Лето ночи - Дэн Симмонс

Под рукой оказалась одна из нижних полок, расположенная у самой опоры двери, превращенной в стол. Полка была двойной: книги стояли в два ряда, одни смотрели в сторону окна, другие – несколько переплетенных, но не озаглавленных томов – в сторону сидящего за столом. Дьюан вытянул одну из них книг: кожаный переплет, плотная дорогая бумага, примерно полтысячи страниц. На которых ни одной печатной буквы, лишь от руки написанные строки, выведенные старомодной авторучкой и убористым почерком. Строки заполняли каждую страницу и были не только непечатными, но и нечитаемыми. Нечитаемые в буквальном смысле.

Дьюан раскрыл том и склонился над ним, поправляя привычным жестом очки. Все записи велись не на английском. Плотно заполненные страницы, казалось, были исписаны какой-то смесью арабского и хинди, и представляли собой сплошной забор из крючков, палочек, росчерков и арабесок. Не было ни одного раздельного слова; строчки шли одной, не поддающейся расшифровке, вязью незнакомых символов. Но наверху каждой колонки были проставлены цифры, и они-то как раз зашифрованы не были. На одной из них Дьюан прочел 19.3.57.

Дядя Арт часто говорил, что принятая в Европе, да и в остальном мире, манера датирования записи – сначала указывать число, затем месяц и только потом год – более разумна, чем американская. «От малого к большему» сказал он своему племяннику, когда тому было лет шесть. «В этом есть чертовски много здравого смысла». И Дьюан всегда был с ним согласен. Эта запись была датирована девятнадцатым марта 1957 года.

Мальчик сунул книгу обратно и вытащил самый крайний том. На первой странице было написано 1.1.60. На последней, незаконченной, стояло 11.6.60. В воскресенье утром дядя Арт не успел сделать никакой записи, но он заполнил дневник в субботу вечером.

– Все сделал?

В дверном проеме стоял Старик, держа в одной руке костюм, все еще упакованный в пакет из химчистки, а в другой – старую спортивную сумку дяди Арта. Старик шагнул в круг света настольной лампы и кивком указал на книгу в руках сына.

– Это та книга, которую Арт тебе вез?

Дьюан колебался не дольше секунды.

– Думаю, да.

– Тогда забирай ее. – И Старик вышел через кухню.

Дьюан выключил свет, постоял минуту, думая об остальных восемнадцати годах жизни, заключенных в тяжелых томах дневников и раздумывания, не совершает ли он ошибки. Совершенно очевидно, что дневники велись особым личным кодом. Но расшифровывать всяческие коды было давним увлечением мальчика. Если он расшифрует этот код, то он прочтет то, что дядя Арт не предназначал для его глаз, как и для любых других.

Но ведь он хотел, чтобы я узнал то, что он обнаружил. И говорил он об этом взволнованно. Серьезно, но взволнованно. И как будто слегка испуганно.

Дьюан вздохнул и взял со стола тяжелую книгу. В комнате сейчас ощутимо чувствовалось присутствие дяди: о нем напоминал слабый аромат табака, особый, чуть затхлый запах старых книг и кожаных переплетов, и даже едва уловимый запах тела его дяди, чистый запах работающего человека.

Теперь в комнате было уже темно. Ощущение присутствия дяди Арта было чуть нервирующим, будто призрак его стоял здесь же, за спиной Дьюана, веля ему взять журнал, усесться прямо здесь, включить свет и читать, читать, читать, пока призрак будет витать рядом. Дьюану казалось, что он даже чувствует холодное прикосновение чьих-то пальцев к шее.

Обычной походкой, ничуть не торопясь, Дьюан прошел через кухню и присоединился к отцу, уже сидевшему в машине.

Дейл с Лоуренсом целый день играли с бейсбол, не обращая внимания на грозные тучи и до предела влажный воздух. К обеду они уже были покрыты с ног до головы пылью, которая, смешавшись с потом, превратилась в потеки самой очаровательной грязи. Мать, едва завидя их через кухонное окно, велела тут же, не поднимаясь на второй этаж, раздеться и отнести все грязное белье в стирку. А относить вещи в заднюю комнату подвала, где стояла стиральная машина, входило в круг обязанностей Дейла.

Подвал Дейл просто ненавидел. Это была единственная часть старого дома, которая заставляла его нервничать. Летом все было нормально и ему почти не приходилось сюда спускаться. Другое дело зимой, когда Дейл должен был каждый вечер после обеда загружать углем специальный ящик.

В подвал вела лестница, ступеньки которой были рассчитаны, по-видимому, на великана – каждая из них была высотой не меньше двух футов. Огромная бетонная лестница делала поворот налево, проходя между наружной стеной и стеной кухни, от чего создавалось впечатление, что подвал гораздо глубже, чем он был на самом деле. «Тайный ход в подземную темницу» называл лестницу Лоуренс.

Голая лампочка, свисавшая над верхней ступенькой, почти не освещала ту часть коридора, которая вела к топке. Там была еще одна лампочка, но зажечь ее можно было дернув за шнур, висящий над бункером для угля. Проходя мимо него Дейл глянул направо, на проем для загрузки. Это не было дверью, просто проем в стене фута в четыре высотой, начинающийся чуть повыше края бункера. От потолка до пола было не больше пяти футов и Дейл знал, как трудно было отцу стоять здесь и шуровать лопатой. Ящик же, сейчас закрытый крышкой, располагался под уклоном из коридора к бункеру, так что загружать его приходилось, сбрасывая уголь вниз, в ожидавшее его чрево. Позади ящика, заполняя собой остаток помещения, располагалась сама старинная топка: огромный уродливый железный остов, с протянувшимися во всех направлениях щупальцами труб.

Когда зимой ему приходилось загружать ящик углем, больше всего Дейл ненавидел не саму работу, хотя с его рук всю зиму не сходили мозоли, и даже не угольную пыль, которая оставалось в уголках рта, даже после чистки зубов, нет, больше всего он ненавидел подземный лаз позади бункера.

Самая дальняя стена начиналась в трех футах над цементным полом и заканчивалась, не доставая потолка и оставляя обнаженными опутанные паутиной канализационные трубы. Дейл знал, что пустое пространство проходит под большей частью той комнаты, которую отец называет «кабинетом» и доходит до самого огромного парадного крыльца. Когда ему приходилось загружать уголь, он иногда слышал беготню мышей и других, более крупных, грызунов, а один раз, быстро обернувшись, он застиг пару маленьких, красных глаз, пристально следивших за ним.

Родители часто хвалили Дейла за усердие в работе и быстроту, с которой он наполнял ящик. Для него же самого эти двадцать или около того минут каждого зимнего вечера были наихудшим временем в жизни и он готов был работать с любой скоростью, только бы поскорей наполнить проклятый ящик и вылететь отсюда. Когда бункер бывал только что загружен и Дейлу не приходилось заходить далеко в подвал, было еще ничего. Но ближе к весне, когда уголь уменьшался до небольшой кучки в самом дальнем углу, ему приходилось проходить весь бункер, загружать ящик, поднимать и идти с ним в руках через весь подвал спиной к лазу.