Лето ночи - Дэн Симмонс

Майк глянул вниз, под свою протянутую руку, туда, где на потертом коврике были его кеды. Скрежет был таким громким, будто кто-то катил под домом рельсовую тележку с длинным ножом или железным прутом, стуча по каждой поперечной скобе или распорке под старыми половицами. Теперь этот скрежет превратился в гулкие удары, будто то же самое лезвие теперь использовали, чтобы взломать пол между кедами Майка.

Открыв рот, он смотрел вниз, ожидая, что сейчас что-то или кто-то прорвется сквозь половицы, просунутся окровавленные пальцы и схватят его за ногу. Один взгляд на Мемо подсказал ему, что бабушка перестала мигать и изо всей силы зажмурила глаза.

Совершенно неожиданно ужасные звуки вдруг прекратились. Майк обрел голос.

– Мама! Папа! Пег! – громко звал он, удерживаясь от бессмысленного вопля. Рука, все еще державшая ложку, дрожала.

Из ванной комнаты появился отец, подтяжки были спущены, его массивный живот и нижнее белье свисали над ремнем брюк. На ходу набросив на плечи халат, вышла из родительской спальни мать. Шаги по ступенькам подсказали, что одна из сестер, правда это была не Пег, а Мери, распахнула дверь своей комнаты и, выскочив на лестничную площадку, свесилась над перилами.

На Майка посыпался град вопросов.

– Какого дьявола ты тут кричишь? – снова повторил отец, когда все перестали говорить одновременно.

Майк переводил глаза с одного лица на другое.

– Вы слышали?

– Что слышали? – теперь говорила мать, ее голос как всегда звучал более хрипло и отрывисто, чем она сама, быть может, хотела.

Майк посмотрел на ковер под ногами. Он ясно чувствовал, что там что-то притаилось. Притаилось и ждет. Он снова глянул на Мемо. Ее глаза все еще были закрыты, все тело напряжено.

– Звук, – ответил Майк, слыша как неловко звучит его голос. – Какой-то страшный звук прямо под нашим домом.

Отец покачал головой и поднял полотенце, чтобы вытереть щеки.

– Я был в ванной и ничего не слышал. Должно быть это одна из прокля…, – и он бросил взгляд на нахмурившую брови жену, – одна из этих драных кошек. А может скунс. Я сейчас захвачу фонарь и щетку и шугану ее.

– Нет! – закричал Майк, много громче, чем намеревался. Мери сделала презрительную гримаску, а родители недоумевающе на него посмотрели. – Я хочу сказать, что там дождь собирается, – продолжил он гораздо тише. – Давайте отложим до завтра, когда будет светло. Я сам пойду и посмотрю, что там.

Отец молча вернулся в ванную. Мама подошла к Майку, погладила Мемо по голове, попробовала пальцем ее щеку и сказала:

– Кажется, мама сейчас заснет. Давай-ка я останусь с ней и покормлю ее, когда она проснется. А ты ступай к себе, поспи.

Майк сглотнул и опустил все еще дрожащую руку, оперев ее на колено. Хоть оно тоже было не таким уж твердым. Он все еще чувствовал, что внизу что-то есть, отделенное от него все лишь неполным дюймом доски пола и ковриком сорокалетней давности. Он чувствовал, что оно там, внизу, сидит и ждет, чтобы он ушел.

– Нет, – спокойно ответил он маме. – Я останусь и закончу с кормлением.

Он улыбнулся, мать потрепала его по волосам и вернулась к себе в комнату.

Майк подождал. Через минуту Мемо открыла глаза. За окном бесшумно сверкнула молния.

Глава 16

Дождя не было ни в воскресенье, ни в понедельник, хотя серые дни стояли словно насыщенные влагой. Отец назначил кремацию дяди Арта на среду, проходить она должна была в Пеории, и еще оставались некоторые детали для уточнения, в частности нужно было оповестить знакомых. Собирались приехать трое – старый армейский приятель дяди Арта, двоюродный брат, с которым он поддерживал отношения, и бывшая жена – поэтому после кремации должна была состояться короткая мемориальная служба. Церемония была назначена на три часа дня в том единственном похоронном бюро Пеории, которое занималось кремацией.

В понедельник Старик много раз пытался позвонить Джи Пи Конгдену, но там никто не снимал трубку. Дьюан как раз стоял у входной двери, и мог слышать весь разговор, когда констебль Барни явился с жалобой.

– Ну, Даррен, – обратился он к Старику. – Джи Пи всем жалуется, что вы убили его собаку.

Старик ощерился.

– Проклятая собака набросилась на моего сына. Чертов доберман с микроскопическими мозгами, впрочем и у самого Джи Пи они не больше.

Барни мял в руках шляпу, его пальцы нервно поглаживали ее скользкую ленту внутри нее.

– Джи Пи утверждает, что собака была внутри дома. И что там же он и обнаружил тело. Что кто-то забрался в дом и убил собаку.

Старик сплюнул в пыль.

– Черт подери, да вы прекрасно знаете, что это такая же ложь как и, например, большинство нарушений, которые он обнаруживает на дорогах. Собака была внутри дома, когда мы постучали. Затем мы с сыном обошли сарай, разыскивая кадиллак Арта… Который, между прочим, совершенно не должен был там находиться. Это противозаконно, покупать пострадавшую в аварии машину, пока следствие еще не закончено. Как бы то ни было, пес прыгнул на Дьюана после того, как мы прошли во двор, а это значит, что этот засранец Конгден выпустил собаку специально, чтобы она напала на нас.

Барни внимательно заглянул Старику в глаза.

– У вас есть доказательства, что все именно так и было?

Старик рассмеялся.

– А почему он послал вас ко мне? У Конгдена самого есть доказательства, что это именно я убил его добермана?

– Он сказал, что вас видели его соседи.

– Вранье. С ним по соседству живет миссис Дюмонт, а она слепая. Во всем том квартале меня знает только Миц Йенсен, а она уехала в Оук Хилл со своим сыном, Джимми. Кроме того, я имел законное право находиться на его участке. Конгден нелегально завладел собственностью моего брата и снял дверцы, по которым можно было установить подлинную природу инцидента.

Барни резко нахлобучил шляпу на голову и дернул козырек.

– О чем вы толкуете, Даррен?

– Я говорю о двух пропавших дверях с правой стороны кадиллака, на которых имелись свидетельства происшедшего инцидента. Следы красной краски. Красной, как краска того грузовика, который неделю назад пытался сбить моего сына.

Барни вынул из кармана блокнот, огрызок карандаша и принялся что-то записывать. Потом он снова поднял глаза.

– Вы сообщили об этом шерифу Конуэю?

– Вы сами прекрасно знаете, что я звонил ему, – сердито ответил Старик. Он очень нервничал и все время потирал щеки. В это утро он побрился и отсутствие щетины как бы удивляло его. – Он сказал, что разберется с этим делом. И я попросил его разобраться получше, потому что иначе я выдвину обвинения против него и Конгдена в том, что они не произвели надлежащего расследования.