Правосудие королей - Ричард Суон

обставлена дорогой мебелью, но на стоявшем посередине столе лежали стопки книг и груды свитков, отчего казалось, будто в покоях царит неряшливость и беспорядок. Повсюду валялись кубки и кружки, а на одной тарелке лежали остатки вчерашнего ужина.

– Какая жалость, что Орден велит мне отдать этих людей под суд, – сказал Вонвальт. В его руках снова была трубка, и, пока он ею размахивал, клубы серого дыма заполнили комнату. Думаю, табак успокаивал его нервы. – Все уже не так, как было десять лет назад. Тогда, чтобы повесить их, хватило бы одного моего слова. Времена меняются. Однако же я получил от них всех письменные признания, так что, уверен, через день или два с этим делом будет покончено. – Вонвальт ненадолго выглянул в окно, глядя на кипевшую на улице жизнь. – Что ж, это и к лучшему, – через некоторое время прибавил он. – Санджа Бауэр отказалась выступить.

Я оторвала взгляд от тарелки.

– Что?

– Она не станет свидетельствовать против своего отца, – сказал Вонвальт. – Суд ей не нужен. Она лишь хочет, чтобы ее оставили в покое.

– Как она может не свидетельствовать против него? – недоуменно спросила я, тут же вспоминая камеру, в которой держали Санджу, отвратительные условия, годы тьмы, запустения, скудной еды и угрозы насилия. – Ведь он виновен в гибели ее семьи!

– Подобное случается гораздо чаще, чем ты думаешь, – сказал Вонвальт. – Она – юная девушка, с которой обращались настолько плохо, насколько вообще возможно. И теперь она не знает, что делать с жизнью за пределами темницы. Сэр Радомир говорил мне, что она целыми днями молча сидит в своей комнате и ни к кому не выходит. Он считает, что Санджа так долго приспосабливалась к неволе, что освобождение повредило ее рассудок. Думаю, он прав.

– Пропади моя вера, – прошептала я. – Бедняжка. – Мне казалось, что она хорошо держалась, по крайней мере, пока я не рассказала о судьбе ее матери. – И все же мне не верится, что она не желает, чтобы свершилось правосудие. После всего, что ее отец сделал с ней.

Вонвальт пожал плечами. За годы службы он часто разбирал подобные случаи, отчего стал относиться к ним отстраненно и равнодушно.

– Она скорее навредит нашему делу, нежели поможет ему. Ее показания были бы спутанными, дробными… возможно, даже враждебными. Представители защиты разобрали бы их по косточкам, как врачи, вскрывающие трупы. Как бы там ни было, я не заставлю ее пройти через это. Она и так достаточно пережила.

Я помедлила.

– Представители защиты? – спросила я. – Вы хотите сказать, что кто-то будет их защищать?

Вонвальт кивнул.

– Два чистокровных оратора, так мне сказали. Павле Гарб и Хендрик Байерс. Я поспрашивал в торговых судах, что о них поговаривают. Старая гвардия здешних судебных кругов с впечатляющим списком побед. Говорят, они порядочные и честные слуги закона и отличные адвокаты. Думаю, они жаждут возможности помериться силами с имперским Правосудием и потому не дадут личной неприязни к своим клиентам помешать этому.

– Но раз у нас есть признания, значит, никаких препятствий не будет?

– Ты ведь знаешь, что я не люблю искушать судьбу подобными заявлениями, – сказал Вонвальт. Действительно, единственным суеверием, которое он признавал, было всемогущее «чтоб не сглазить». – Подписанные признания, добытые моим Голосом и засвидетельствованные сэром Радомиром, должны поставить в этом деле точку. Будь мы пятьюдесятью милями севернее, эти трое были бы уже повешены. Однако… – он пожал плечами, – сейчас мы на милости суда. Ничто не кончено, пока присяжные не признают их виновными и судья не вынесет приговор.

– И все же…

– Да, Хелена, – сказал Вонвальт, недовольный тем, что я все же решила искусить судьбу. – Очень скоро эти люди должны умереть. Но если на суде они сразу же признают себя виновными, то не выиграют ничего, кроме висельной петли. Так что они поставят все на слушания, какой бы отчаянной эта ставка ни была. Пусть все остальное играет против, но судопроизводство на их стороне.

– Вы будете выступать в качестве обвинителя со стороны Короны? – спросила я. Несмотря на то что в Империи уже существовала система странствующих Правосудий, большинство судебных заседаний по уголовным делам все же проходило без их участия. Вместо этого представители закона с каждой стороны – Короны и обвиняемого – рассказывали свою версию дела присяжным – группе избранных обывателей, – и эти люди решали, виновен подсудимый или нет. Местный лорд или страж закона присутствовал на заседании в качестве судьи; он должен был следить за тем, чтобы суд проводился в соответствии с сованскими законами, и он же выносил приговор, если обвиняемого признавали виновным.

Присутствие Правосудия, который одновременно являлся и обвинителем, и защитником, и судьей, и палачом, создавало для судов неловкую ситуацию, в которой они и вся их власть становились в какой-то степени не нужны. Поэтому Правосудия старались держаться периферийных районов Империи, где судебная инфраструктура была развита слабо или отсутствовала вовсе и где они могли разбираться с преступлениями на месте.

И все же по закону Старшинства ничто не мешало Вонвальту взять на себя роль обвинителя, и он воспользовался этим правом. Это, по крайней мере, означало, что суд завершится очень быстро. Меня злило, что трое подсудимых вообще утруждали себя борьбой перед лицом столь неопровержимых доказательств.

Вонвальт кивнул.

– Присяжные решат, виновны все трое или нет, и потому я должен убедиться, что хорошенько их обработаю. Достучусь до каждого, покажу, что вина неоспорима. Не переживай, Хелена, мы уже очень скоро отправимся в Сову.

– А что они сказали? – спросила я. До меня вдруг дошло, что, хотя мне многое было уже известно, я все же не знала, в чем именно сознались эти люди. Меня внезапно переполнило любопытство. – Что они замышляли? Вогт, Бауэр и Фишер?

Вонвальт улыбнулся мне.

– Это ты сможешь узнать послезавтра из моей вступительной речи, – сказал он. Он передал мне лист пергамента со списком прецедентов. – В здешнем хранилище довольно обширная библиотека законов. В основном там представлено торговое право, но у них есть несколько относительно свежих томов по уголовным прецедентам. Будь добра, принеси их мне и начинай выписывать то, что имеет отношение к нашему делу. Поторопись, Хелена; нам предстоит проделать большую работу.

* * *

Мы трудились весь день до позднего вечера. К тому времени, когда мы оторвались от дел, чтобы поужинать в ближайшем трактире, ворота уже закрылись на ночь, и в городе стало холодно и тихо.

Мы сели в общем зале трактира. Брессинджер присоединился к нам за ужином, а сэр Радомир подошел позже, чтобы выпить. Через несколько часов с тяжким вздохом ушел спать трактирщик,