Ошибка архитектора - Эйлин Торен

стала замечать эту невообразимую трагичность в отношении Бэлта к госпоже Ниилле. А ещё Эйве словно казалось, что она уже видела мужчину раньше, порой свет так падал на его лицо и эти глаза, яркие голубые, полные тоски и сожаления. Она видела их раньше?

Но Эйва мотала головой, пытаясь прогнать от себя эти мысли — понятно же, что на самом деле она свои переживания на всех переносила, а не наоборот. Хотя эта возможная беременность герцогини была действительно невероятно трагичной.

Ланира очень хотела ребёнка, несмотря на то, что говорила будто ей он нужен только, чтобы что-то кому-то доказать, но горничная понимала, что на деле это было слишком простым объяснением, потому что всё было намного глубже. Но все остальные? Чей это ребёнок? Верона? Или Иана?

И Шэйли… ох, малышка так металась между братьями Шелран, её страдание было таким основательным и при этом её робость в стремлении к счастью так очаровывали — известие о беременности супруги Верона подкосит девочку.

И Эйва невольно вспоминала свою умершую подругу, погружалась в воспоминания полные печали и горестей.

И вот потом… потом… Эйва не знала кому можно было молиться в таких случаях — низшим богам? Она столько лет, словно бесконечность, боялась, а теперь тот, кто причинил ей зло, кто надругался над ней, был мёртв… так страшно мёртв.

Когда она услышала о его смерти, а потом узнала подробности, то словно потеряла себя и снова нашла.

Эйва всегда была тихоней, всё держала в себе и она просто тихо ненавидела этого… даже мужчиной она не могла бы его назвать — он был для неё монстром, чудовищем в человеческом обличье. Она рисовала его сущность и рвала на части листки, пытаясь избавиться хотя бы от такого воспоминания о нём.

Но сейчас он был действительно мёртв.

Она замерла в ночи, глядя в потолок, и впервые тени не пугали её, воспоминания стали тусклыми и далёкими, а до этого её начинало душить, ей в такие моменты было так боязно открыть глаза.

Эйва пошла к Рэндану и она точно знала, что это он убил. Потому что не было тут никаких медведей, не было никаких хищников, кроме того, что был разорван на куски и тело его было найдено брошенным в лесу. И ей не было жутко, она была полна дикой, страшной благодарности, которую нельзя было бы замолить ни перед какими богами, никакими молитвами, исповедями и аддиханами.

А ещё Эйва боялась увидеть в Рэндане триумф, боялась увидеть праздник убийства — было бы ужасно, если бы он сделал это ради того, чтобы вымолить прощение у неё… да и откуда он вообще узнал? Она ведь не говорила ему, не говорила! Как? А вдруг она ошиблась? Ведь столько времени прошло.

Но Рэндан и вправду был другим. И она действительно никогда таких, как он, не встречала в своей жизни. И от осознания становилось ещё больнее, отчаянно, безысходно.

И вот случилась эта охота ни за кем. Горничная и не сомневалась, что Иан невыносим, если его приковать к постели и запретить вставать — он сходил с ума и изводил всех, не имея возможности уехать, чего уж говорить о невозможности выйти вон из комнаты?

Она заметила рану на спине Рэндана и не надо было быть лекарем, чтобы понять, что рана серьёзная, а он даже не собирался сказать о ней. Эйва указала на неё и в итоге герцог попросил присмотреть за конюхом.

Конечно же Рэндан, уйдя к себе, не собирался ничего с раной делать — хорошо, если промоет водой, и как-то закроет повязкой, но скорее всего и того не сделает.

— Ты должен был обработать рану и лечь, — заметила она, встав в дверях, стараясь быть бесстрастной, но получалось не очень.

— Не переживай, ничего страшного, — отозвался он, глядя на неё исподтишка. Боялся сорваться, как получилось в сеннике, когда она пришла спросить про убийство, а в итоге ревела в него белугой, а он целовал её, как в последний раз?

— Не переживала бы, да не могу, — отозвалась она. — Мне приказали за тобой присмотреть. Ты его милости жизнь спас.

— Только поэтому здесь? — обижено буркнул конюх.

— Рубаху снимай, — приказала она, заходя внутрь. И да, скорее всего теперь они будут колоть друг друга нещадно, потому что или так, или пропадут оба, снова.

— Эйва, — упрямо мотнул головой мужчина. Прям как конь.

— Рэндан, — она склонила голову набок, давая понять, что тоже упрямая. — Там лекарь приехал. Я могу сказать, что всё сделала, а могу уйти, и к тебе его пришлют.

Он вздохнул и стянул рубаху через голову, а от горничной не ускользнуло то, что сделал он это с большим трудом, сдерживая себя, чтобы не реагировать на боль.

— Ложись, — сказала она, забирая рубаху, которую надо будет заштопать, если получится, или новую сшить, что было бы уместнее.

— Так делай, — ответил Рэндан.

— Хорошо, — вздохнула Эйва и поставила на табурет ящик, предназначенный для хранения лекарств и перевязочных материалов.

И она успела только рану обработать обеззараживающим и кровоостанавливающим растровом, как Рэндан не выдержал и сорвался.

Он развернулся к ней, и боль уже словно не имела никакого значения, потому что сгреб в охапку, а внутри у Эйвы всё сжалось, метнулось навстречу, и она знала, что будет только хуже, но так тосковала по нему…

— Не могу, Эйва, не могу, прости, нет сил терпеть, нет сил быть без тебя, шельма моя, прости меня, прости, не заслуживаю, знаю, но не могу… — он шептал это и целовал её, крепко прижимая к себе. И у неё не было сил на сопротивление, ни малейших. Руки её были прижаты между их телами и она просто сжала кулаки, но даже не пыталась упереться ими в него, оттолкнуть. Ей хотелось большего и может дело было в днях очищения, что уже почти прошли, а может просто…

— Рэндан, — простонала она с трудом, даже не понимая зачем сейчас произнесла его имя. В глазах его были слёзы, он уткнулся в её плечо.

— Лисичка моя…

И Эйва замерла, её сводил с ума этот мужчина — столько счастья, нежности и страсти, но рана от того, что он сделал, никуда не делась, да и не рана это была… он отчего-то расколотил её на сотни и тысячи осколков, казалось, что не собрать такое никогда.

— Простите? — позвали где-то в коридоре и Рэндан вздрогнул, нахмурился, отпуская Эйву, и вытирая слёзы кулаком.

Это был лекарь. Он потерялся в служебной части дома, смущаясь извинился, потом осмотрел