Охотясь на Аделин - Х. Д. Карлтон

– Знал ли я, что это неправильно? Разумеется, знал. Но это явно не помешало мне это сделать. Тебе нужно выяснить границы своей морали и то, на что ты согласна закрыть глаза. Не то, чему тебя учили, а то, что ты чувствуешь на самом деле.

– Значит, то, что ты меня преследовал, не противоречит твоей морали?

– Нет, – произносит он, его улыбка становится шире. – Я был одержим тобой с того самого момента, как увидел. Все эти темные, извращенные эмоции, которые я испытал, были самой чистой формой того, кто я есть. Я принял решение показать тебе их, а не скрывать. Я никогда не утверждал, что я хороший человек, мышонок, и я решил, что мне это подходит. Так же, как и убивать насильников и работорговцев.

– Почти уверена, что люди, которых ты убиваешь, говорят себе примерно то же самое, что и ты, чтобы спокойно спать по ночам, – сухо комментирую я.

– Уверен, так и есть, – легко соглашается он, делая ко мне шаг.

У меня перехватывает дыхание, но я все равно остаюсь на своем месте, даже когда его голос становится глубже и порочнее:

– И я уверен, что многие из них считают себя хорошими и добропорядочными людьми и готовы убить меня за мои действия в отношении тебя. Но в этом-то и разница. Я никогда не делал таких заявлений.

Под его пристальным взглядом на моем лице проступает румянец, щеки пылают.

– Ты говоришь, что это так легко – быть… плохим.

– У меня было много практики.

Да, практики у него в избытке, и это вызывает у меня еще больше вопросов. Я поджимаю губы, мой пульс сбивается с ритма; я набираюсь смелости, чтобы задать вопрос, который вертится на самом кончике языка. И боюсь того, что может произойти, когда я его задам.

Я уже говорила Зейду, что мне потребуется время, чтобы привыкнуть к некоторым вещам, связанным с ним. И теперь, после всего пережитого… прежние чувства вновь дают о себе знать. Не ненависть или желание, чтобы он отстал от меня, а принятие и желание понять его противоречивость и искаженную мораль.

– Так что же тебя останавливает? – выпаливаю я.

Он качает головой и ждет пояснения.

– От того, чтобы трахнуть меня, – напрямую говорю я. – Раньше ты не очень-то сдерживался. Что мешает тебе сейчас?

Несколько секунд он молчит.

– Потому что я не смогу простить себя, – шепчет он, пристально глядя на меня. – В этот раз твоя реакция будет другой, и ты это прекрасно понимаешь.

Я скрещиваю руки на груди, выпячивая бедро.

– Ты уверен?

– Да, – твердо отвечает он. – Думаешь, если я прижму тебя к полу прямо сейчас, то ты станешь сопротивляться мне только вначале, а потом начнешь тереться о мое лицо киской, потому что я пробужу в тебе что-то потаенное? Или ты будешь драться так, словно от этого зависит твоя жизнь, и в конце концов отключишься от происходящего из-за своей травмы?

Сглатываю, правда ощущается на языке словно грязь.

– Ты никогда не услышишь, чтобы я назвал себя хорошим человеком. Или добрым. Или даже благородным. Во мне мало что осталось от этих качеств, и правда в том, что их никогда и не было. Я родился с черной душой, но благими намерениями. И между теми, кто совершает зло без необходимости, и теми, кто поступает плохо, надеясь, что из этого получится что-то хорошее, есть разница. Я позволю тебе самой решать, к кому из них я отношусь.

Он не ждет моего ответа – у меня возникает четкое ощущение, что он хочет, чтобы сначала я как следует подумала над его словами.

Он делает ко мне шаг, и мои мышцы сразу же напрягаются. И тут я понимаю, что мне вовсе не нужно время на размышления. Травма все еще не отпускает меня, но я хочу, чтобы он держал меня крепче.

– Хочешь простой ответ? – спрашивает он, и его голос становится глубже, заставляя мой пульс учащенно забиться. – Это потому, что я люблю тебя, Аделин Рейли. И я знаю, что ты тоже любишь меня. Когда я окажусь внутри тебя, ты не будешь думать ни о чем другом, кроме того, как впиться в меня еще глубже. Единственный страх, который ты будешь испытывать, – это страх, что Бог отправит тебя на небеса слишком рано.

Сердце замирает, ударяясь о грудную клетку, и полностью отказывает. Следующими на очереди мои колени, и это будет чертовски неудобно.

Он усмехается, его взгляд становится хищным.

– Но это будет не единственный страх, который я тебе внушу.

Он начинает медленно кружить вокруг меня, и я застываю. Его жар прижимается к моей спине, а дыхание согревает мою шею. Мой инстинкт борьбы снова включается, и я перестаю себя контролировать.

– Ты всегда будешь моей маленькой мышкой, а я всегда буду охотиться на тебя. Я буду терпеливо ждать, пока ты не будешь готова к моим прикосновениям, но не заблуждайся, Аделин, когда этот момент наступит, они будут мучительны.

От его зловещих слов меня пробирает ледяной холод. Холоднее, чем от призраков, которые обитают в моем поместье. И раньше это могло бы меня напугать. Более того, после того, как за мной охотился самый жестокий из людей, наверное, я должна была бы устать от этого.

Однако я не чувствую ничего, кроме легкого волнения и… успокоения. Каким-то образом Зейд сумел изменить нашу игру в кошки-мышки. Теперь я нахожу утешение в том, что он всегда найдет меня. И зная это… несмотря на то, что я еще совсем не готова к нему, мне хочется броситься бежать.

Только чтобы он меня поймал.

В воздухе витает напряжение, он берет мою руку, разворачивает нас и направляет нож на манекен.

– Перестань представлять всех тех, кого ты хочешь убить, и представь тех, кого ты уже убила. Воссоздай в своей голове ту ночь. Воспроизводи ее раз за разом, пока не почувствуешь освобождение, вонзая нож в их шеи.

Мне требуется слишком много времени, чтобы отвлечься от хищника, стоящего у меня за спиной, но в конце концов мне удается.

Когда в моей памяти оживает та ночь, мне хочется свернуться калачиком. Вспоминается, как я вонзала ручку в тело Сидни, пока жизнь не погасла в ее глазах. Или как я полоснула ножом по шее Джерри и увидела, как выпучились его глаза.

Я защищала себя. И все же я до сих пор несу их смерти на своих плечах, словно они были невинными людьми.

В течение следующего часа я продолжаю биться. Я все