Гарри Поттер и Принц-полукровка (человечий перевод) - Джоан Роулинг

– Даже если он добыл что-то, принадлежавшее Равенкло или Гриффиндору, все равно остается шестой окаянт, – сказал Гарри, подсчитывая на пальцах. – Или ему удалось достать и то, и другое?

– Вряд ли, – ответил Думбльдор. – Мне кажется, я знаю, что представляет из себя шестой окаянт. Интересно, как ты отреагируешь, если я признаюсь, что уже давно приглядываюсь к его странной змее, Нагини?

– К змее? – поразился Гарри. – А разве животные тоже могут быть окаянтами?

– Да, хотя это нежелательно, – сказал Думбльдор. – Доверять часть своей души существу, которое способно мыслить и двигаться самостоятельно, очень рискованная затея. Но, если мои вычисления верны, то когда Вольдеморт явился в дом твоих родителей, чтобы убить тебя, ему все еще не хватало по меньшей мере одного окаянта.

– Судя по всему, он старался приурочить создание окаянтов к неким судьбоносным убийствам. Твое, безусловно, стало бы именно таким. Вольдеморт верил, что избавится от опасности, предсказанной пророчеством, и сделает себя неуязвимым. Уверен, что свой последний окаянт он хотел создать в момент твоей смерти.

– Как мы знаем, его план провалился. Но потом, через много лет, когда он с помощью Нагини убил старика-мугла, ему могло прийти в голову сделать последним окаянтом змею. Это символизировало бы его родство со Слизерином и усугубляло мистицизм имени лорда Вольдеморта. Думаю, он ни к чему так не привязан, как к ней; он определенно стремится держать ее рядом и похоже, обладает над ней необычной – даже для змееуста – властью.

– Значит, – сказал Гарри, – дневник уничтожили, кольца тоже. Остались чаша, медальон, змея и еще один окаянт, по вашему мнению, вещь, принадлежавшая Равенкло или Гриффиндору?

– Восхитительно краткое и емкое резюме, – кивнул головой Думбльдор.

– Получается, сэр… вы продолжаете их искать? И поэтому вас часто не бывает в школе?

– Совершенно верно, – подтвердил Думбльдор. – Ищу и уже давно. А сейчас… возможно… мне удалось подобраться к одному из окаянтов довольно близко. Есть обнадеживающие признаки.

– А раз так, – выпалил Гарри, – то можно и мне с вами? Я бы помог его уничтожить.

Думбльдор пристально посмотрел на Гарри и промолвил:

– Можно.

– Честно? – Гарри был совершенно потрясен.

– О да, – слегка улыбнулся Думбльдор. – Думаю, это право ты заслужил.

Гарри воспрянул духом: приятно для разнообразия услышать вместо обычных наставлений и предостережений нечто разумное. Однако бывшие директора и директрисы восприняли решение Думбльдора с куда меньшим одобрением; кое-кто закачал головами, а Пиний Нигеллий громко фыркнул.

– Сэр, а Вольдеморт знает, когда уничтожают его окаянты? Чувствует? – спросил Гарри, не обращая внимания на портреты.

– Очень интересный вопрос. Думаю, нет. По-моему, Вольдеморт так погряз во зле и так давно отринул важные составные части своей души, что его чувства сильно отличаются от наших. Не исключено, что в момент смерти он осознает потерю… Но ведь не знал же он, например, об уничтожении дневника, пока не добился признания у Люциуса Малфоя. А когда узнал, что дневника нет и его чары разрушены, то, говорят, пришел в такое бешенство, что страшно представить.

– А я думал, он сам приказал Люциусу Малфою переправить дневник в «Хогварц».

– Действительно, приказал – когда был уверен, что сможет создать другие окаянты. Но все же Люциусу следовало дождаться сигнала от Вольдеморта, которого так и не поступило: вскоре после передачи дневника Черный лорд пропал. Он, очевидно, полагал, что Люциус станет беречь окаянт как зеницу ока и не осмелится что-либо с ним сделать, но переоценил страх Люциуса перед господином, который исчез на много лет и считался погибшим. Разумеется, Люциус не догадывался, чем на самом деле является дневник. Насколько я понимаю, Вольдеморт сказал, что дневник, благодаря хитроумному колдовству, может вновь открыть Комнату Секретов. Если б Люциус знал, что держит в руках частичку души своего господина, то, несомненно, отнесся бы к дневнику с бoльшим почтением – а так решил самостоятельно привести в действие старый план. Подкинув дневник дочери Артура Уэсли, он надеялся единым махом дискредитировать Артура, добиться моего увольнения из «Хогварца» и отделаться от опасной вещи. Несчастный Люциус… Вольдеморт так разгневан на него из-за окаянта и прошлогоднего фиаско в министерстве…Бедняга, наверное, втайне рад, что сидит сейчас в Азкабане.

Гарри немного подумал, а затем спросил:

– Значит, если уничтожить все окаянты, Вольдеморта можно убить?

– Полагаю, да, – ответил Думбльдор. – Без окаянтов он будет простым смертным с очень ущербной душой. Впрочем, не стоит забыть, что, хотя душа его изуродованна сверх всяких пределов, мозг и колдовские способности остаются прежними. Чтобы убить такого чародея, как Вольдеморт, пусть даже лишенного окаянтов, требуются недюжинный талант и колдовское могущество.

– У меня нет ни того, ни другого, – не раздумывая, заявил Гарри.

– Нет, есть, – решительно возразил Думбльдор. – У тебя есть то, чего никогда не было у Вольдеморта. Ты умеешь…

– Знаю, знаю! – с досадой воскликнул Гарри. – Я умею любить! – Он с огромным трудом удержался, чтобы не добавить: – Большое дело!

– Да, ты умеешь любить, – Думбльдор произнес это так, словно прочитал мысли Гарри. – А это, учитывая историю твоей жизни, само по себе поразительно. Ты пока еще слишком юн, Гарри, и не понимаешь, какая ты необыкновенная личность.

– То есть, слова пророчества про мою «силу, о которой неведомо Чёрному лорду» подразумевают всего-навсего … любовь? – спросил Гарри, чувствуя себя обманутым.

– Да, всего-навсего любовь, – подтвердил Думбльдор. – Но учти: пророчество важно лишь потому, что в него верит Вольдеморт. Я уже говорил об этом в прошлом году. Вольдеморт решил считать, что ты – самый опасный для него человек, и в результате сделал тебя таковым!

– Но это же одно и…

– Ничего подобного! – с легким нетерпением воскликнул Думбльдор и, указывая на Гарри почерневшей рукой, произнес: – Ты придаешь пророчеству слишком большое значение!

– Но, – чуть не захлебнулся Гарри, – вы же сами сказали, что пророчество означает…

– А если б Вольдеморт никогда его не слышал, оно бы исполнилось или нет? Означало бы хоть что-нибудь? Разумеется, нет! Думаешь, все, что хранится в Зале пророчеств, обязательно исполняется?

– Но, – потрясенно выговорил Гарри, – в прошлом году вы говорили, что один из нас должен будет убить другого…

– Гарри, Гарри, потому только, что Вольдеморт совершил громадную ошибку и стал действовать, согласуясь с предсказанием профессора Трелани! Не убей он твоего отца, разве в твоей душе поселилась бы столь отчаянная жажда мести? Нет! А если бы твоей матери не пришлось умереть ради тебя, разве Вольдеморт дал бы тебе магическую защиту, которую теперь сам не может разрушить? Нет, нет и нет, Гарри! Неужели ты не видишь? Вольдеморт, как издревле все тираны, сам создал худшего своего врага! Представляешь ли ты, до какой степени тираны боятся тех, кого притесняют? Они понимают, что однажды среди многочисленных угнетенных найдется человек, который поднимет голову и нанесет ответный удар! Вольдеморт не исключение! Он всегда был настороже, опасаясь появления достойного соперника, а услышав пророчество, тут же начал действовать – и в результате не только сам выбрал человека, который способен с ним покончить, но и лично снабдил его уникальным, смертельным для себя оружием!

– Но…

– Очень важно, чтобы ты понял! – Думбльдор встал и зашагал по комнате; тускло мерцающая роба, шурша, развевалась сзади. Гарри никогда еще не видел его таким взволнованным. – Попытавшись убить тебя, Вольдеморт не только сам избрал себе в соперники выдающегося человека, который сидит сейчас передо мной, но и дал ему в руки средства для борьбы! Он сам виноват, что ты способен проникать в его мысли и угадывать его намерения, что ты понимаешь змеиный язык, на котором он отдает приказания! При всем том, Гарри, тебя, несмотря на эту привилегию (за которую, кстати, любой Упивающийся Смертью пошел бы на убийство), никогда не привлекла черная магия, ты никогда, ни на секунду, не выказывал желания примкнуть к Вольдеморту!

– Конечно, нет! – возмущенно воскликнул Гарри. – Он убил моих родителей!

– Одним словом, тебя защищает твоя способность любить! – громко сказал Думбльдор. – Единственное, что может противостоять силе Вольдеморта! Вопреки всем искушениям, всем страданиям ты сохранил чистоту сердца одиннадцатилетнего ребенка. Помнишь, ты смотрел в зеркало, отражавшее твое самое сокровенное желание? То было не бессмертие или несметные богатства, нет – только стремление уничтожить Вольдеморта. Знаешь ли ты, Гарри, как мало на свете людей, которые видели в том зеркале нечто подобное? Вольдеморту уже тогда следовало догадаться, с кем он имеет дело, но он не понял!