Переплет - Бриджет Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кладу книгу на подоконник. Шторы открыты; дождь барабанит в окно. Вдали, над голыми деревьями, в небе висит оранжевое марево. Должно быть, горит фабрика на другом конце Каслфорда. Но это не одна из наших фабрик, и дождь наверняка погасит пламя. А если нет, ветер дует не в нашу сторону.
В переплетной де Хэвиленда окна, как и у нас, черны от копоти. Где-то там Эмметт Фармер дышит тем же воздухом, вдыхает фабричные выхлопы и запах влажной мостовой.
Сколько людей во всем мире отдали свои воспоминания? Сколько жизней хранятся в подвалах и потайных шкафах? Сколько людей в этот самый момент читают обрывки чужой памяти? И сколько ходят по улицам, не подозревая о том, что половины их жизни недостает?
Я расстегиваю верхнюю пуговицу и тяну за воротник; тот впивается мне в шею, но горло сдавливает не тугая рубашка.
Я отворачиваюсь от окна. Мне бы лечь спать, но сон не идет.
Преодолев три лестничных пролета, я поднимаюсь в мансарду. Лестничная площадка наверху ледяная; здесь ничего нет, кроме дверей, ведущих в чердачные комнаты. Дождь барабанит по крыше; пахнет плесенью. Не знаю, зачем я здесь; рука, держащая лампу, дрожит так сильно, что тени скачут по стенам, как блохи.
– Нелл?
Никто не отвечает. Я стучусь в одну дверь, потом в другую.
– Нелл. Нелл!
Скрипят пружины металлической кровати. Нелл открывает дверь. Она так бледна, что кажется позеленевшей.
– Да, сэр? Простите, сэр.
– Можно я войду?
Она моргает. Глаза ее спокойны; влажные, бледно-голубые, такого же оттенка, каким мои сестры любят рисовать небо на акварельных картинках. На ней ночная рубашка, совсем старенькая, с обтрепанным воротом.
– Позволь войти. Я ненадолго.
Она заходит в комнату и торопливо семенит к кровати. Окно не занавешено, и в стекле я вижу свое отражение, кажущееся настоящим, сделанным из плоти и крови. Оглядываюсь и ищу, куда бы поставить лампу, но на спинке стула висит ее форма, а больше лампу ставить некуда, разве что на пол. Комната Нелл тесная, неуютная и напоминает чердак в доме у дяди, где я жил в том году; тот, правда, был просторнее, и из окна открывался вид.
Нелл садится на край кровати и принимается теребить край изношенного одеяла.
– Нелл… – откашлявшись, говорю я.
– Сэр, со мной все в порядке, правда. Простите, что я заболела. – Она смотрит на меня. Ни слова не говорит о том, что уже поздно, что я ее разбудил.
Мое горло сжимается. Я слышу свой голос словно издалека:
– Ты можешь довериться мне, Нелл? Я хочу тебе кое о чем рассказать. Тебе будет трудно в это поверить.
– Конечно, сэр. Слушаю.
– Прошу, доверься мне. Я хочу, чтобы ты собрала вещи, сейчас же. Соберись и будь готова уходить. Я дам тебе денег. Завтра рано утром незаметно уйди из дома.
– С вами, сэр?
– Нет! – Я отвожу взгляд. Оконное стекло дребезжит под порывами ветра. Рама протекает; на подоконнике скапливается вода, и струйка, прозрачная, как стекло, стекает по стене и темной лужицей расплывается на полу. – Нет, я с тобой не пойду. Я найду кого-нибудь, кто приютит тебя на пару дней. Потом можешь ехать домой. Поняла?
– Но сэр… – Она сидит, вцепившись в одеяло. – Обещаю, я больше не заболею!
– Это не наказание, Нелл. Я делаю это ради твоей безопасности. Я хочу тебя защитить. – Я говорю от чистого сердца, но в пустой комнате мои слова звучат столь напыщенно, что по спине бегут мурашки. Глаза мои прикованы к расползающейся луже воды на полу. Позади с потолка капает вода. Шифер на крыше глухо дребезжит под порывами ветра. – Прошу, Нелл, доверься мне. Здесь тебе грозит опасность. Рано или поздно с тобой случится что-то плохое, а я этого не хочу.
– Плохое? – Она начинает теребить матрас, вытягивая из прорех в наматраснике нити соломы.
Я делаю вдох. Надо было все продумать, пока я стоял за дверью. Сейчас нужные слова не лезут в голову. Я совсем не знаю, что сказать.
Открывается дверь.
Я не сразу слышу ее скрип; лишь когда Нелл вскакивает, до меня доходит. Она приседает в книксене, ударившись ногой о ножку кровати.
Я не оглядываюсь. Пауза между двумя сердцебиениями длится вечно, как миг после удара кожаным ремнем; тишина перед болью.
– Продолжай, – произносит отец, – скажи ей.
XXI
В трубе гудит ветер. Вода проливается на пол внезапным потоком; потом ветер умолкает, струйка замедляется и останавливается совсем. Комната Нелл вдруг начинает казаться еще более мрачной, зловещей, тесной и беззащитной пред холодом зимней ночи.
Отец проходит мимо, и я улавливаю исходящий от него запах мыла и шелка. Сначала мне кажется, что он дотронется до Нелл или даже сядет рядом с ней на смятые простыни. Но он этого не делает. Он встает напротив меня, чтобы видеть нас обоих.
Нелл переводит взгляд с меня на отца. Что бы ни случилось, она знает: отдуваться ей. Я зажмуриваюсь, но ее лицо стоит перед глазами.
– Скажи ей, – повторяет отец. Его голос ласков. В детстве он был так добр ко мне после того, как избивал, что я почти ждал очередную порку. – Не бойся, Люциан. Я не стану тебе мешать. Скажи, что я с ней сделал.
– Я… – Мой голос предательски срывается. Сглатываю слюну и чувствую на языке вкус сажи и алкоголя.
– Прошу вас, мистер Дарне, я ничего не делала… Мистер Люциан попросил впустить его всего на минуту и пробыл здесь совсем недолго, сэр, клянусь!
– Не тревожься, Нелл. Люциан, чем скорее ты расскажешь ей обо всем, тем скорее мы покончим с этим.
Я не знаю, что за игру он затеял. Знаю лишь, что не выйду из нее победителем.
– Нелл, – я заставляю себя посмотреть ей в глаза. Но она кусает нижнюю губу и не хочет встречаться со мной взглядом. Она понимает, что ее присутствие ничего не решает; это наше с отцом дело. – Послушай меня, Нелл. Сегодня к нам приходил переплетчик и сделал книгу из… Из тебя. Тебя переплели. Ты понимаешь, что это значит?
– Нет, сэр, что вы такое говорите? Я мыла пол, а потом почувствовала слабость, и…
– Ты ничего не помнишь. Это неудивительно. Тебе стерли память.
– Но… – Она осекается. Мне хочется думать, что она верит мне. Она покусывает обветренный уголок рта и начинает ковырять сухую корку. Ее бесцветный взгляд направлен в пол; пальцы тянут за отслоившийся кусочек кожи. Стена позади нее вся в сухих струпьях,
