Спитамен - Максуд Кариев

«Милая мама!

Глаза мои полны слез, а сердце словно в огне, когда я, изнуренный тоской по тебе, отцу и сестре, пишу эти строки. Я нахожусь от нашего отчего дома так далеко, что вряд ли преодолевают такое расстояние даже птицы. Меня отделяют от вас моря, горы, бескрайние степи, безводные пустыни. Как подумаю об этом, становится жутко, ибо порой кажется, что до потустороннего мира значительно ближе, чем до мест, где я нахожусь. И дорога сюда не менее страшна и жестока, чем в царство Аида. Мы шли, ступая по телам убитых, по щиколотку в крови. Наш царь говорил нам, что мы несем свободу народам, порабощенным персами. И мы, толпясь вокруг великого Александра, славили его имя, и сердца наши полнились любовью к нему. Он повелел — и мы исполнили. Давно побежден деспот Дарий. Сполна возвращены Македонии все ценности, которые она, терпя унижение, на протяжении десятилетий выплачивала персидскому тирану в виде дани. Мы отомстили Дарию за те лишения, что терпела от него наша великая страна…

Но, оказывается, алчность нашего царя не имеет предела, по жадности своей он не уступает бывшему властителю Персии Дарию. Отобрав то, что нам принадлежало по праву, ныне мы уже присваиваем чужое. И грабим тех же людей, которых грабили персы…

Я был ранен и долго выздоравливал. У меня было достаточно времени поразмыслить. Я пришел к выводу, что все, что нам обещал Александр, — вздор, мы в ослеплении своем шелуху фисташки приняли за корабль. Высокопарные слова о доблести, о славе — пустой звук. После ранения я не способен ни к ратному делу, ни к труду. Какая тут к черту слава?! Только о том и мечтаю, чтобы добраться каким-нибудь способом домой. А царь собирается вести нас еще дальше. Такими увечными, как я, заселяет города, которые возводит на своем пути. Теперь даже не знаю, что будет со мной и увижу ли когда-нибудь родину свою и близких…

Сейчас нахожусь в стране, именуемой Согдианой. Она расположена между двумя огромными реками Оксом и Яксартом. Там, где в изобилье вода, много садов и рощ, земля родит хлеб. Здесь живут различные племена. Наиболее многочисленные — согдийцы. У них свои обычаи и верованья, отличающиеся от наших. С ними соседствуют могущественные племена массагетов, сартов, саков — тихрахоудов, тиай — тора — дойра, апасаков, яксартов, а мы не видим между ними особых различий и всех называем скифами. Они объединились с персами, дахами, согдийцами и ныне воюют против нас. Многоликим и разноязыким войском этим правит согдиец Спитамен. Говорят, силен и ловок он, и смел в бою, а внешне похож на фракийца. Сам я его не видел, и не приведи Бог встретиться. Кто с ним встретился — уже не жилец. Говорят, и лошадь у него из тех, что прозывались „небесными“, которые могли доставить седока к престолу Зевса. За ним ни ветер не может угнаться, ни птица, ни стрела…

Согдиана — страна удивительная и по своему прекрасная, хотя нисколько не похожа на нашу Македонию. Наверное, для любого человека нет земли прекраснее той, где он родился.

Милая мама! Порой я не рад тому, что родился на свет. Ну, какая радость жить вдали от родины и от тебя?..

Иногда, повторяя как молитву слова нашего царя — лжеца, я находил усладу на поле брани и досыта поил свой меч кровью, умножая свои грехи. И за грехи свои — наказан. Теперь до конца жизни своей останусь увечным. И все потому, что на какое-то время я позабыл о тебе. А забывший собственную мать разве может думать о муках и страданиях чужих матерей?..

Прости, мама, и не печалься. Мне бы только добраться до дома и увидеть тебя. Я еще в состоянии держать соху, пахать и сеять. Если меня все еще ждет моя невеста, то мы бы поженились. А нет — я полюбил бы другую девушку. И в наш дом, быть может, снова вернулась бы радость… Как только представится возможность, отправлюсь домой хотя бы пешком.

Сейчас мы строим Эсхат — Александрию на берегу дикого Яксарта. И все ущербные вроде меня по приказу царя объявлены поселенцами этого города. А мне хочется домой. Ибо я не сын Бога, а простой смертный, и ни к чему мне слава завоевателя. Сколько страданий мы после себя оставили, сколько развалин на месте прекрасных городов и селений, где остались теперь лишь змеи и совы…

Городу, что мы строим на берегу Яксарта, царь дал собственное имя, чтобы оно осталось в веках. Неужели ему, сыну Зевса, все равно, как люди будут произносить его имя в будущем — с благоговением или проклятьем?..

Проклятье каждому, кто увековечит собственное имя, проливая кровь!

На этом кончаю. Молю Бога, чтобы он послал мне образ твой хотя бы во сне. Но не внемлет Всевышний моим мольбам: видно, слишком прогневал я его и мало каялся. Мне снятся лишь кошмары. Нередко даже наяву меня посещают духи давным-давно умерших предков и корят за то зло, какое я творил, и никуда от них не спрятаться.

Если же не судьба нам свидеться и я умру от тебя вдали в печали и скорби, забытый всеми, кроме тебя, то прости меня, мама, и прокляни вместе со мной того, кто разлучил нас и обагрил руки сына твоего кровью.

Прощай.

Клеомен.

Эсхат — Александрия».

Тому порукою — любовь…

По Согдиане прокатилась весть о том, что Намич, правитель Мараканды, брошен в зиндан. За то, что укрыл от Искандара Великого свои сокровища. Государственную казну сдал, а собственные богатства утаил. И нашлись из его близкого окружения те, кто об этом донес царю. А царь не терпел, когда от него что-либо скрывали. Тотчас от него последовал приказ: Намича — в подземелье, а имущество его поделить между достойными. Наидостойнейшим был сам царь, достойными — его друзья, начальники царской гвардии, отличавшиеся в боях и окруженные ореолом арете[91], и, конечно же, тот из благородных подданных, кто дал знать царю о непозволительной дерзости правителя Мараканды.

С той минуты, как Шердор узнал об этом, он потерял покой. Первое, что подумал: «Что с Тораной?..» Искандар уже не с одним из правителей обходился таким образом и в Бактрии, и в Мидии, и в Арии. Имущество опальных попадало в его казну, а жена и дети продавались в рабство. Приглянувшиеся же дочери становились наложницами тамошних автократоров[92].

Справившись с волнением и немного успокоясь, Шердор сразу же поспешил к Спитамену. До восхода еще оставалось время, но уже рассвело, и в лагере, скрытом от посторонних глаз высокими барханами, царило оживление. Водоносы таскали воду, ошпазы,[93] ломая о колено хворост, разводили под котлами огонь. Предводителя Шердор застал у коновязи, счищающим скребком с боков и брюха коня приставший репей. Ухаживать за ним Спитамен предпочитал сам; сам и чистил, и купал, расчесывал гриву, хвост и задавал корм.

Как Шердор ни старался казаться спокойным, Спитамен заметил, что он чем-то взволнован. Но расспрашивать не стал. Шердор попросил Спитамена послать его в Мараканду. Он проникнет в город под видом дервиша, узнает о настроении горожан и планах македонян.

— И ничто более тебя не интересует? — спросил Спитамен, скормив Карасачу кусочек хлеба.

Шердор опустил голову. Ему не хотелось говорить о главной причине, что понуждала его, позабыв об опасности, броситься прямо в пасть дракона.

— Знаю, ты обеспокоен судьбой Тораны, не так ли? — продолжал Спитамен, расчесывая пальцами челку коня.

Шердор кивнул.

— Ее ожидала судьба других девушек, отцы которых подверглись наказанию, — проговорил Спитамен, взяв Шердора под руку и направляясь с ним к шатру. — Но ее спасла Равшанак, супруга самого царя… — Шердор вскинул на него радостный взгляд, но Спитамен крепче сжал ему локоть и насупил брови: — Радоваться пока что рано. Равшанак лишь сумела помочь ей покинуть дворец и выбраться из цитадели. О дальнейшей судьбе Тораны ничего не известно…

— Мой господин, если ты позволишь мне пробраться в Мараканду, то я разыщу ее!.. — с горячностью воскликнул Шердор.

Спитамен остановился.

— Я бы, наверное, поступил так же, — сказал он. — Отбери десяток джигитов. Наденьте латы и шлемы гетайров, в них любят щеголять согдийцы, перешедшие на службу к Искандару, и поезжайте в Газо. Там разыщешь старосту базара. Он свяжет тебя с людьми, которые бывают в Мараканде довольно часто. Они могут быть тебе полезными. С их помощью ты без особого труда сможешь пробраться в Мараканду. Как это лучше сделать — под видом ли дервиша или воина Искандара, — сообразишь…

— Тогда позволь мне прямо сейчас седлать коня!

— Удачи тебе, — сказал Спитамен и хлопнул его по плечу.

Они ехали часа три, не давая передышки коням. Солнце поднималось все выше и постепенно раскаляло воздух. Спешили до полудня поспеть к первому колодцу, чтобы там, в тени джиды и саксаулов, увешанных птичьими гнездами, переждать самую жаркую пору дня, а когда день начнет клониться к вечеру, снова пуститься в путь. Если не случится никаких неожиданностей, то через три дня они доберутся до Газо. Обычно разговорчивый, любивший и песни попеть Шердор на этот раз всю дорогу помалкивал. Уговоры друзей что-нибудь спеть ни к чему не привели, и они, отстав от него, поочередно рассказывали притчи и веселые байки и покатывались со смеху. Из головы же Шердора не выходила Торана. Он то и дело тяжело вздыхал и произносил вслух: «О Миротворец, не оставь ее без своей защиты!..» Увидев летящих в сторону Яксарта диких гусей, подумал: «Эх, почему Создатель не дал мне крыльев?! Я был бы уже в Мараканде!..»