Баталист. Территория команчей - Артуро Перес-Реверте

на небритом подбородке и на грязном воротничке рубашки. Барлес предложил Маркесу снять лицо покойного, но оператор предпочел показать старика со спины – с того же ракурса, как они увидели его из коридора: он сидел перед окном, развороченным взрывом, – жалкий серый силуэт, неподвижный в гнетущем одиночестве этой разрушенной комнаты, среди битого кирпича и сломанной мебели, выгнутой арматуры и своих пожитков – чемодан, шляпа, ботинки, одежда, документы, рассыпанные по полу среди обломков, – всего, что окружало его в последний момент его несчастной жизни, закончившейся в темноте, когда старик услышал, как другие в исступлении бегут по коридору, оделся и уже нащупывал туфли.

Ужас. Погруженный в свои мысли, Маркес горько усмехнулся, как бы про себя, с отрешенным выражением лица. И Барлес мрачно рассмеялся, не разжимая губ и глядя в глаза дохлой коровы.

VI. Мост Маркеса

Они еще стояли на дороге у ворот хутора, когда к ним подошла Ядранка.

– Что он тебе сказал? – спросил Барлес.

Переводчица пожала плечами, вид у нее был измотанный.

– Хозяин хутора в замешательстве. Не знает, что делать: уходить или остаться.

– Он просто идиот. Все кончено – и с деревней, и с его хутором. Боснийская армия скоро придет сюда, по мосту или без него: даже взорванный мост их не остановит.

– Вот это я и пыталась ему объяснить.

Вдали за излучиной реки прогремело еще два взрыва, и все трое посмотрели в ту сторону.

– Нам тоже пора уходить, – сказала Ядранка.

Маркес с Барлесом промолчали. Они знали, что с ее стороны это простая констатация факта, а не проявление страха. И Ядранка понимала, что они знают. И все они сходились в одном: их шансы унести отсюда ноги с каждой минутой становились все призрачнее.

– Что там в Черно-Поле? – поинтересовался Маркес, разглядывая мост.

– По радио передавали, что дорога на него по-прежнему открыта. Но не сказали, сколько еще времени у нас в запасе.

Маркес слегка кивнул в ответ, давая понять, что принял услышанное к сведению. Затем поменял аккумулятор в видеокамере и спокойно направился к склону рядом с мостом.

– Сукин сын, – сказал Барлес.

Он велел Ядранке возвращаться к «ниссану», а сам пошел в противоположную сторону за Маркесом. Секс-символ по-прежнему лежал на своем месте, а над Биело-Полем дым становился все гуще. Выстрелы среди домов стихли. Посмотрев на другую сторону реки, Барлес отметил про себя, что в общей картине чего-то не хватает, хотя поначалу он затруднялся сказать, чего именно. Он на мгновение остановился, пытаясь разобраться – как в головоломке «найди семь отличий», – и тут его осенило: у церкви не хватало колокольни; она просто исчезла.

«Любопытно, – подумал Барлес, – как все воюющие народы, независимо от расы и цвета кожи, всегда стремятся уничтожить религиозные символы противника». Он вспомнил мечеть Морабитум в Бейруте с таким дырявым от снарядов минаретом, что тот напоминал швейцарский сыр, и много других взорванных католических храмов, православных церквей и мечетей на территории бывшей Югославии. В прошлом турки в худшем случае белили стены собора Святой Софии, а христиане возводили свои соборы на месте мечетей андалузского халифата, – кровавая резня не мешала использовать религиозные сооружения друг друга. Однако теперь подобные вопросы решались значительно быстрее: несколько залпов из крупнокалиберного орудия, заряд пластида в фундамент, и дело с концом. И не было в истории человечества таких зданий, которые, просуществовав века, могли противостоять гексогену, пентриту, глупости или варварству. Взять, к примеру, библиотеку Сараево или разрушенную бомбами синагогу. Или же простоявшую более четырех веков Бегову мечеть[251], свинцовая кровля которой теперь ковром покрывала улицу Сарачи. Или мост в Мостаре, прослуживший людям 427 лет, несмотря на все войны и вторжения, и все же не выдержавший и часа обстрела хорватской артиллерии. В тот самый день, когда Барлес с Маркесом снимали руины этого моста с восточного берега, снайпер выстрелом в голову убил женщину, а затем ранил в спину Карлу, симпатичную брюнетку, сотрудницу ЮНИСЕФ, и трем испанцам в голубых касках пришлось спасать Карлу под обстрелом, пока какой-то фрилансер из укрытия в обломках домов снимал их через телеобъектив. Благодаря этим снимкам Карла стала знаменитой, «голубые каски» получили медали ЮНИСЕФ, а фотограф – пять страниц в «Пари-матч». На тех снимках застыли напряженные лица миротворцев на фоне стены, изрешеченной пулями. Что касается погибшей женщины, лежавшей на фотографиях ничком – разрывная пуля снесла ей полголовы, – женщину эту, так и не сумев опознать, похоронили недалеко от того места, где раньше был мост, в честь которого назван город – «most» на сербохорватском означает «мост», – хотя теперь и сам Мостар меньше всего походил на город. И все вместе это напоминало чью-то злую шутку.

Шагая по середине дороги, Барлес посмотрел направо, в сторону леса, но не увидел ни одного хорватского солдата. «Наверное, пока прячутся, – подумал он. – Если еще не дали деру». Маркес снова занял выжидательную позицию: он лежал на склоне, нацелив камеру на мост, а рядом валялись рюкзак и каска Барлеса. Когда до телеоператора оставалось метров десять, Барлес снова посмотрел туда, где раньше стояла колокольня. Затем взгляд его скользнул вниз, на изгиб дороги по другую сторону моста и реки. И тут Барлес увидел первый танк.

Танк всегда вызывает особую тревогу: эта зловещая груда металла движется с грохотом и скрежетом, точно древний дракон. Танк – это самое неприятное из того, что можно встретить на войне, особенно если это вражеский танк. Даже если он подбит, стоит неподвижно и ржавеет, все равно: одна его тень внушает ужас. Танк пробуждает первобытный, иррациональный страх и всегда вызывает желание бежать. В 1982 году Барлес, только что вернувшийся с Фолклендских островов[252], провел восемь часов с группой палестинских бойцов, охотников за танками. Шестеро молодых арабов, вооруженных РПГ-7, сражались в пригороде Бурдж-аль-Бараджне, к югу от Бейрута. Рядом с жилым кварталом стояла израильская «Меркава», и совсем еще молодые палестинцы – старшему, наверное, не исполнилось и семнадцати – пытались уничтожить ее из гранатометов. Они подбирались к танку все ближе и ближе, стреляя из-за руин домов, но их кумулятивные гранаты то не могли пробить броню, то просто не попадали в цель. Наконец «Меркава», словно разбуженный монстр, медленно развернула башню и, сделав один-единственный выстрел из пушки, убила сразу двоих палестинцев. Потом на то место, где прятались арабы, обрушилась израильская пехота, стреляя из всего подряд: из автоматов «Галиль» и из пулеметов; и тогда Филипо, фотограф «Сигмы», сказал, что фотографии не стоят того, чтобы из-за