Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Обычно я очень серьезно отношусь к своим письмам, подолгу обдумываю их, потом записываю, исправляю, уничтожаю неудовлетворительные результаты. Но однажды я вернулся в свой кабинет после поздней трапезы, где выпил слишком много вина и слегка опьянел. Сразу усевшись за письменный стол, я бездумно написал следующее:

Моя госпожа и повелительница моего сердца!

Я принадлежу Вам душой и телом. Поверьте, боль разлуки для меня достигла невыносимой остроты, и, будучи неуверенным в удаче, не зная, найдется ли в Вашем сердце место для искренней ко мне привязанности, я удерживаюсь пока от обращения к Вам как к моей возлюбленной.

Но если Вам будет угодно взять на себя обязанности королевской фаворитки и отдаться мне душой и телом, дозволив (если Ваша суровость смилостивится над моими страданиями) остаться Вашим преданным слугой, то я обещаю, что не только по праву назову, но и сделаю Вас моей единственной возлюбленной, отбросив все прочие сердечные привязанности, и буду с рыцарской преданностью служить Вам одной.

Если Вы не соизволите ответить письменно, то известите меня иным образом о том, где мы могли бы увидеться и побеседовать, ибо я всем сердцем жду нашей встречи. На этом заканчиваю сие послание, не смея более утомлять Вас.

Написано рукой того, кто охотно стал бы Вашим.

К. Г.

Искренне описав свои чувства, я испытал огромное облегчение, покончив с былыми терзаниями и изощренными недомолвками. С удивительной порывистостью, даже не перечитав, я запечатал письмо, вызвал сонного курьера и немедленно отправил его в путь. А потом упал на кровать и забылся тяжелым сном.

Тщетно я ждал ответа — пылкость и волнение сменились кротким терпением. Потом мной овладело раздражение. По прошествии двух недель, не получив от Анны даже краткой записки, я впал в ярость.

Значит, она полагает, что может игнорировать королевское письмо? Уклониться от свидания, как в тот раз?

Дрянь! Ведь я король и могу приказать ей! Неужели она не понимает этого? Мое терпение истощилось. Я покажу ей, насколько она бессильна передо мной.

Я отправил лаконичное распоряжение, потребовав ее незамедлительного прибытия в Лондон для аудиенции у короля.

И начал готовиться к встрече с Анной в своих покоях.

XXVII

Конец апреля выдался не по сезону жарким. Несмотря на обилие пчел, окна держали распахнутыми настежь, и в комнату врывался легкий послеполуденный ветерок. К сожалению, мои покои выходили на запад, и к вечеру в них проникали не только потоки свежего воздуха, но и косые полосы солнечного света, горячего, словно печка. Не потому ли я так взопрел?

Ожидая прихода Анны в своем кабинете, я критически глянул в зеркало, оправленное в чеканную металлическую раму. Вскоре мне исполнится тридцать шесть. В этом возрасте многие мужчины начинают полнеть или, того хуже, умирают. Однако я оставался таким же стройным и статным, как дюжину лет тому назад, — так утверждал мой портной. Талия — двадцать пять дюймов, а грудь — сорок два. Прожита почти целая жизнь, а Генрих все тот же! Я гордо расправил плечи и приблизил лицо к зеркалу, украдкой, точно вор, косящийся на привязанный к поясу пухлый кошель. Этакий красавец, этакий щеголь, подумал я и собрался залихватски подмигнуть зеркальному двойнику. Но когда мои черты в зыбком отражении обрели четкость, я заметил вокруг глаз резкие лучики морщин. Падающий сзади свет еще больше подчеркивал их глубину.

Да, юность миновала.

Написать такое ничего не стоит, но как потрясает первое понимание этой утраты.

Но я же всегда считался молодым! Сначала я был младшим братом Артура, потом стал самым юным королем христианского мира и супругом Екатерины.

«Артур умер, — говорило мне отражение, — ты старше Франциска и Карла. Екатерина тебе не жена, и ты хочешь стать мужем девушки, которая лет на двадцать моложе тебя».

Ты еще не стар… но…

Почему же? Ведь я основательно рассчитывал остаться молодым на всю жизнь!

Мой двойник сурово и безжалостно взирал на меня. «Только по глазам я могу точно определить возраст», — утверждал Уилл. Увы, из зеркала на меня глядели глаза далеко не молодого человека. Из моей груди вырвалось древнее как мир стенание.

«Когда же молодость покинула меня? — мысленно восклицал я. — Нет, я не готов… нет. Еще так много надо сделать… Мне нельзя стареть!»

Вероятно, во всем виновато обманчивое освещение! Я развернулся в другую сторону. Стало еще хуже. Я бросился закрывать ставни. Любой болван знает, что падающий сзади свет безжалостно правдив. (Почему же я не учел этого сразу?)

Все бесполезно. Правда, морщины стушевались. Но взгляд остался циничным, усталым. В двадцать лет на мир не смотрят такими глазами.

Вот какие переживания одолевали меня перед встречей с госпожой Анной.

И что я скажу даме моего сердца? Я теперь не мог предложить ей то, что хотел. Так зачем же я вызвал ее на аудиенцию?

Четверть часа я нервно ходил взад-вперед. От стены до стены. Мне становилось все жарче. Странно, ведь солнце уже клонилось к закату. В мыслях крутилась глупая поговорка: «Дни дольше, жары больше».

Я налил бокал разбавленного водой вина и залпом выпил его. Между этим присловьем и духотой в апартаментах не было никакой связи. Что творится в моей голове? Что за расстройство мыслей? Я потерял способность разумно рассуждать. Надо сосредоточиться на чем-то простом. Вот блестящий золотой ободок на цветочной вазе. В ней ветви рано зацветшей яблони, они к утру увянут…

— Ваше величество, к вам госпожа Болейн.

Яблоневый цвет тут же был забыт. Анна уже прибыла!

Ей понадобится несколько минут, чтобы пройти по разделявшим нас залам.

Она появилась в дверном проеме моего кабинета рядом с преградившим ей путь гвардейцем. Я сразу узнал ее стройную фигурку — она опять в желтом, выглядит как дитя. По моему знаку стражник пропустил ее.

Анна отчего-то запомнилась мне более рослой. Красота ее сразила меня. Когда я пошел ей навстречу, на ее лице появилась странная соблазнительная улыбка. Она стремительно приблизилась ко мне, присела в реверансе и выпрямилась.

— Вы посылали за мной?

В ее голосе прозвучало искреннее — или мастерски разыгранное — недоумение.

— Да.

Я жестом предложил ей следовать за мной, не желая, чтобы наш разговор достиг ушей охранника. Широко расставив ноги, он маячил в дверях и заинтересованно наблюдал за нами. Вот досада! Очевидно, он полагал, что воинский долг обязывает его хранить бдительность, потому и застыл там как истукан.

Сам не знаю, почему я тогда отвлекался на посторонние детали, анализируя и комментируя их про себя. Зачем я, мечтавший увидеть Анну столько месяцев, упорно думал о безымянном страже теперь, когда она стояла передо мной?

Я повернулся к ней. Она взглянула на меня.

«Совсем ребенок, — неожиданно подумал я, — гладкое лицо, глаза ясные и… пустые? И все же — богиня. Немыслимо красива. А во взгляде… нет, не пустота, а сокрытые глубины неведомых наслаждений».

— Сир?

Анна вновь склонила голову, увенчанную блестящими, как вороново крыло, волосами. И посмотрела на меня все с тем же непонимающим, озадаченным выражением.

«Сколько же можно терпеть! — мелькнула гневная мысль, но ее тут же решительно сменила другая: — Осторожность не помешает…» Все мои дальнейшие заявления представляли собой беспорядочную смесь противоречивых порывов.

— Мы пожелали, чтобы вы вновь вернулись ко двору. Нам необходимо ваше присутствие.

— Я нужна многим людям или только вашему королевскому величеству?

Она возмутительно дерзка! Я смерил ее взглядом. Потом решил ответить честно. Что я теряю?

— Нашему королевскому величеству. Да, ваше присутствие необходимо мне лично. Это вас больше устраивает?

Она предпочла уклониться от ответа на прямой вопрос, как обычно поступают те, чьи чувства не отличаются пылкостью.

— Что же вам, ваша милость, могло понадобиться от меня?

Целомудренное дитя… Нет, Анна Болейн далеко не дитя. Кто же она на самом деле?.. Ведь эта загадочная особа смотрит на меня не как на короля, а как на мужчину. И полагает, что позволительно дерзить мужчине, осуждать его поступки. Стародавние женские ухватки. Как все это знакомо… и пагубно.

— Я хочу, чтобы вы стали моей женой, — словно в тумане, услышал я свой голос.

Я сделал предложение.

Именно этого в глубине души я желал.

Потом в ушах у меня зазвенел переливчатый смех. Я с отвращением вздрогнул. А она повернулась ко мне спиной. Я увидел желтую бархатную накидку, скрывающую узкие плечи и талию.

Застывший охранник сверкнул суровым взглядом и мужественно грохнул копьем по полу, напоминая, что он здесь и готов защитить своего короля от любого оскорбления. Болван!