И сгинет все в огне - Андрей Шварц

– Ты специально врезалась в меня, – говорю я, пока частички пазла складываются у меня в голове. – Все это время… помогая мне изучать Кодекс, справляться с занятиями, побеждать в испытаниях… ты делала это потому, что ты знала. – Все это время, проведенное с ней, я боролась с сомнениями о том, что ей сказать, насколько можно ей доверять, что я могу для нее сделать. Я казалась себе манипулятором, ведь ее судьба была в моих руках. Но все это время она была более сильным игроком, держащим нож у моего горла. Настучать на меня за жульничество – это одно. Но разоблачить шпиона-Ревенанта посреди Блэкуотера? Ее бы щедро вознаградили, признали бы героем. Она получила бы все, чего хотела, и даже больше.

Но она этого не сделала.

– Если ты знала… Зачем помогла мне?

Она глубоко вздыхает, ее грудь поднимается и опускается, пока красные капли падают с ее одежды с характерным звуком.

– Потому что я верю в твою миссию, – говорит она. – Потому что я ненавижу Волшебников. Потому что твоя сестра умерла, спасая меня.

Мое сердце замирает в груди.

– Ты… ты видела…

Она снова кивает.

– Да, я видела, что произошло. Я видела, как ты кричала, видела, как она горела. – Ее глаза немного увлажнились. – Она отдала за меня свою жизнь. За то, чтобы я смогла выжить, чтобы была свободной.

У меня в груди будто комок размером с кулак, я едва могу дышать. Мой разум идет кругом, пытаясь собрать ее историю воедино, пытаясь все это осмыслить.

– Ты говорила, что покидала остров лишь единожды, с…

– С профессором Барклаем. Я помогала ему с переписью текстов на старомаровийском. Когда сенатор фон Клейр пригласил Барклая посмотреть его архивы, он взял меня с собой как личную ассистентку. – Она смотрит прямо на меня. – Все, что я тебе сказала, было правдой. Это был единственный раз, когда я уезжала отсюда. И я думала об этом… о тебе… каждый день.

Я хочу верить ей. Нет. Я правда верю ей. Потому что все это время я чувствовала это, непонятно почему, связь, ощущение чего-то более глубокого и могущественного между нами. Все это время она не смотрела на мою маску, не смотрела на Алайну. Она смотрела на меня, на настоящую меня. Все наши моменты вместе, учеба бок о бок в библиотеке, тренировки ночь за ночью в общежитии, смех во время пробежек по снегу… это была не просто часть игры, часть обмана, часть моего прикрытия. Все это было на самом деле.

Это было настолько давно, что я забыла, каково это. И теперь не одна она прослезилась. Дыхание прерывается, и горячие слезы текут по моим щекам. Она видела меня. Меня. Все это время!

– Боги, Марлена… почему ты ничего не сказала? Почему не дала мне знать?

– Потому что боялась, – говорит она, почти шепчет. – Боялась, что могла ошибиться, что могла все себе выдумать. Боялась, что, даже если это правда, ты можешь увидеть во мне угрозу или разозлишься на меня за ложь. – Она тяжело сглатывает. – Последние три года ты оставалась в моем сознании, подобно… подобно фантому. Как ангел-хранитель. Девушка, которая бросилась в огонь, чтобы спасти меня, девушка, потерявшая сестру, девушка, которая рискнула всем, чтобы дать мне шанс. Я так много думала о тебе, гадала, где ты, молилась, чтобы ты была жива, мечтала снова с тобой встретиться. Это была фантазия, надежда вопреки всему. А потом ты оказалась живой, настоящей, снова появилась в моей жизни. – По ее щеке катится слеза, окрасившаяся в красный, задев кровавую полосу. – Боялась, что ты меня отвергнешь.

– Нет… – говорю я и наконец могу двигаться, я должна двигаться. Я пересекаю комнату и сажусь рядом с ней. – Я никогда не отвергла бы тебя. Никогда. – Я беру влажную ткань из ее руки и, не говоря ни слова, подношу к ее щеке, к последним брызгам крови Тимса. Последний барьер между нами исчез. Она знает меня, и я знаю ее. Я осторожно провожу тканью по ее мягкой коже, смывая остатки крови, и она, дрожа, закрывает глаза, тянется к моим прикосновениям. Ее губы касаются моей кожи всего на крошечную секунду, тень поцелуя, который рассыпается молниями по моим венам, отчего мои ладони горят.

– Алка, – шепчет она, подаваясь вперед, чтобы прижаться своим лбом к моему, и, Боги, слышать мое имя, мое настоящее имя из ее губ кажется таким странным, таким потрясающим, таким всеобъемлющим.

Затем она целует меня.

Всего одна-единственная секунда удивления, одна секунда, когда я не могу в это поверить. Но потом я обнаруживаю, как она ощущается, прижавшись ко мне, ее мягкие губы напротив моих, тепло ее тела, тянущегося ко мне, и целую ее в ответ. У нее сильные, удивительно сильные руки, и я позволяю им обнимать меня так же, как я обнимаю ее. Это поцелуй, значащий нечто большее, поцелуй, крушащий барьеры, поцелуй, разрушающий каждую стену, которую я возвела, разрушающий саму меня. Я целую ее, и она целует меня, и мы сидим там, теряясь друг в друге, две души, плывущие по течению в темном море, хватающиеся друг за друга, чтобы оставаться на поверхности.

Она тихонько вздыхает, когда я целую ее шею, и я обнимаю ее так крепко, что становится больно, как будто я никогда ее не отпущу. Она ощущается как что-то родное, как принадлежность чему-то большему, как будто меня держат в объятиях всю ночь. Она ощущается как кто-то, с кем мне предназначено быть. В ее объятиях я наконец-то обретаю себя. Как будто все это время я была в Пустоте и наконец, наконец-то вернулась в реальность.

– Боги, – шепчу я, когда мне наконец удается перевести дыхание. – Я так давно хотела этого.

Она тихонько смеется, играючи обвивая мой локон вокруг пальца.

– Я гарантирую тебе, я хотела этого дольше.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее еще раз, но она мягко останавливает меня, прижимая два пальца к моим губам.

– Алка, постой, – говорит она с некоторым беспокойством. – Не пойми меня неправильно. Я хочу этого… тебя… больше всего на свете. Но не думаешь ли ты… Ну, то есть, просто, пока столько всего происходит… и Великая игра… Дело в том, что я никогда не… – Она делает глубокий вдох. – Мы могли бы повременить пока?

Я почти смеюсь, но не над ней, а потому, что целовать ее было настолько невероятно, что я могла бы подождать и несколько месяцев.

– Да, конечно, – говорю я. – Повременим столько, сколько захочешь.

Она улыбается, сияя, радостнее, чем я когда-либо могла представить, и целует меня еще раз, и след от этого легкого поцелуя надолго остается на моей губе.

– А теперь, – говорит она, – как бы