Ночные откровения - Томас Шерри

— Кажется, я знаю, что это, — протянула жена.

От изумления маркиз на шаг отступил.

— Нет, ты никак не можешь знать.

— Знаю-знаю, — самодовольно пропела Элиссанда. — В ту ночь, когда ты напился, как свинья, то упоминал о прерванном акте. И заявил, что если будешь по-настоящему в плохом настроении, то заставишь меня проглотить твое семя.

— Беру свои слова обратно, — отвесил челюсть Вир, — ты и вправду осведомлена по данному вопросу. Господи, что же еще я тогда наговорил?

На тропинке показался погоняющий стадо в сторону супругов юный пастушок.

— Хотя нет, погоди, — подмигнул маркиз, — давай отложим воспоминания до вечера. У меня такое предчувствие, что продолжи мы перебирать все сказанное и учиненное мною в ту ночь, это приведет нас к действиям, за которые предусмотрен арест.

Элиссанда хихикнула.

— Будь серьезнее, — вперился в нее муж притворно сердитым взглядом. — Я, между прочим, забочусь о твоей репутации.

Откашлявшись, маркиза сделала преувеличенно серьезное лицо.

— Так это такого рода латинские стихи ты искал в Хайгейт-корте, чтобы покрепче уснуть?

— Вовсе нет. Такие творения я читаю только когда хочу захлебнуться водой.

Элиссанда фыркнула.

— Кстати, о поисках. А что ты на самом деле делал в тот вечер в кабинете Дугласа?

Нарочито стыдливо потупившись, Вир вздохнул.

— Просто он соседствовал с зеленой гостиной. Я хотел посмотреть, как явится леди Эйвери и застанет тебя одну-одинешеньку. Ожидал забавного зрелища. И на тебе — пал жертвою собственной мстительности.

— Ничего, все равно ты хороший человек, — Элиссанда похлопала супруга по руке.

— Ты так думаешь?

Может, муж и намеревался задать этот вопрос беспечным тоном, но слова вырвались с явной тревогой и надеждой.

Элиссанду растрогали его сомнения. Себя она никогда таковой не считала — разве хорошая женщина может быть столь искушена во лжи и притворстве? Но в своем мужчине она не сомневается: достаточно вспомнить, как маркиз заботился о ее матери.

— Я это точно знаю, — уверила она.

Вир притих. Тропинка повернула, и муж протянул руку, чтобы помочь Элиссанде перебраться через торчащий из земли обломок скалы.

Минут пять супруги шли молча, прежде чем Вир коснулся плеча спутницы и сказал:

— Спасибо. Я постараюсь быть достойным.

Ну, кто бы сомневался.

С вершины утеса открывалось захватывающее зрелище: долгие мили зеленеющих холмов, возвышающихся над сумеречно-синим морем, водная гладь, сверкающая под солнечными лучами, словно серебристая сеть, и вдалеке — распустившая все паруса прогулочная яхта, лебедем скользящая по волнам.

Элиссанда не могла отвести взгляд от чарующего пейзажа. А Вир не мог отвести глаз от любимой. Разрумянившееся лицо, чуть неровное от крутого подъема дыхание и улыбка… Боже, какая улыбка — за нее он готов ползти по битому стеклу.

— Когда цветет вереск, здесь еще красивее, — пообещал он. — Склоны становятся сплошь лиловые.

— Значит, мы вернемся сюда, когда пустоши будут в цвету.

Прохладный соленый бриз развевал юбки Элиссанды. Сильный порыв ветра чуть не сорвал шляпку, и маркиза, засмеявшись, прихлопнула тулью одною рукой. Теплые пальчики другой легким движением скользнули в ладонь мужчины.

У Вира ухнуло сердце. Это же она! Именно эту женщину он ждал столько лет!

— Я всегда мечтал об идеальной спутнице, — заговорил он.

Элиссанда бросила на мужа взгляд, преисполненный озорного лукавства.

— Готова поспорить, эта достойная леди совершенно на меня не похожа.

— На самом деле, она была совершенно не похожа на меня. Я представлял ее полной противоположностью себе самому. Моя воображаемая подруга была открытой и довольной жизнью: ни капли двуличия и никакого мрачного прошлого.

Маркиза повернулась к мужу с выражением вдумчивой заинтересованности.

— Она была твоим Капри?

О, Вир знал, что жена поймет, но сердце все равно затопила признательность.

— Да, моим Капри. Но если тебя твоя мечта окрыляла, то мне моя служила костылем. Даже полюбив тебя, я цеплялся за свою выдумку. Чуть не предпочел расстаться с тобой и потерять всякую возможность общего будущего, вместо того, чтобы признать, что мои грезы уже изжили себя, и настала пора распрощаться с ними.

Элиссанда сильнее сжала руку мужа:

— Ты уверен, что готов отпустить свою мечту?

— Да, — наконец-то да. — Я решился даже на большее. Кажется, самое время для еще одного «несчастного случая».

Элиссанда изумленно открыла рот:

— Собираешься оставить поприще тайного агента?

— Мне всегда хотелось заседать в Палате общин, пока не наступит время занять место отца в Палате лордов. А затем я узнал правду о гибели матери, и мои былые стремления потеряли всякое значение. Вместо этого я посвятил свою жизнь неосуществимому мщению. Но, перенеся еще одно «сотрясение мозга», я смогу заявить, что исцелился, и вернуться к прежним приоритетам.

Жена уставилась на маркиза широко раскрытыми глазами, и его вдруг захлестнули сомнения:

— Полагаешь мое намерение занять место в парламенте сумасбродным?

— О нет, нисколько. Просто я поражена изменениями, которые произошли и еще грядут в твоей жизни. И ты будешь счастлив, заседая в Палате лордов? — задумчиво провела Элиссанда пальцем по брови мужа.

— Вряд ли: там засели одни высокомерные реакционеры, — улыбнулся маркиз. — Я негодовал, когда пэры в девяносто третьем ветировали законопроект о самоуправлении Ирландии. Но должен же между ними найтись человек, который вслух заявит, что они не более чем сборище заносчивых ретроградов.

— В таком случае, я поначалу притворюсь удивленной столь внезапным превращением обожаемого, но недалекого супруга в мужчину, интеллект и познания которого несравненно выше моего понимания. А затем под его любезным и терпеливым руководством тоже обнаружу признаки умственного прогресса. Да, — удовлетворенно кивнула жена, — это вполне осуществимо. Ну, и когда же произойдет твой «несчастный случай»?

Вир разрывался между желанием расхохотаться и выразить восхищение задуманной супругой последней грандиозной ролью.

— Ну, время и способы судьбоносного действа мы можем обсудить и позже. Есть более насущные вопросы, которые следует решить в первую очередь. По правде сказать, прямо сию минуту.

— Какие же? — склонила голову набок Элиссанда.

Следы от побоев на лице были еще заметны, но не могли испортить красоты возлюбленной: он только сильнее обожал эту женщину за проявленную мужественность.