Беглая - Лика Семенова

позволил прийти сюда? Из-за Гихальи? Или из-за того, что вся эта вера — пучок сказок для внушаемой малограмотной публики? Я вдруг похолодела от мысли, что могущественные ганорские идолы могут оказаться лишь чьей-то умелой иллюзией. Это могло означать, что Гихалье ничего не угрожало. Но я не осмелюсь проверить это, буквально играя в рулетку. Даже если и так — асторец наверняка не один. Он заявит, что забирает меня по воле старейшин — и никто из ганоров не посмеет вступиться. Даже Исатихалья и Таматахал. У меня не было выбора. И он это знал.

Я сделала глубокий вдох, выпрямилась:

— Кто ты такой? Где Тарвин?

Его губы дрогнули под маской:

— Я досчитаю до трех. Если ты не пойдешь к выходу, мы сочтем, что ты сделала неправильный выбор.

Тянуть было некуда — он знал, куда бить. Я в последний раз подняла глаза к неподвижным лицам идолов, сама не понимая, на что надеясь; посмотрела туда, где во тьме исчезла Гихалья:

— Я иду.

Этому нужно было положить конец.

Незнакомец ухватил меня за руку повыше локтя, видимо, опасаясь, что я в любой момент могу передумать и изменить решение, потащил к выходу. Но это были напрасные опасения — я никогда не стану рисковать тем, кто дорог.

Когда перед нами открылись исполинские двери дома старейшин¸ я зажмурилась от обилия света. Облепляла теплая ароматная ночь. Улица все так же была запружена народом. При нашем появлении все разом замолчали, и неожиданно стало слышно вездесущий треск жучков-соглядатаев. Он буквально врывался в уши, вибрировал, сводил с ума. Я чувствовала себя кружащейся в каком-то хмельном калейдоскопе, отвратительной полуреальности, над которой реял огромный безумный глаз Великого Знателя.

Я безразлично оглядывала толпу. Прямо впереди народ расступился, образовывая площадку, вкруг которой стояли вооруженные асторцы в кислородных масках. Ритуальную конструкцию в центре я определила сразу — брачный камень, заключенный в подсвеченную пирамиду. Но даже это меня не смутило — я не могла отделаться от ощущения присутствия. Его присутствия. Я хотела видеть его. Немедленно. Сейчас. Чтобы все, наконец, закончилось. Это чувство стало мучительным, как жажда.

Стоящий рядом незнакомец будто перестал существовать. Значит, я напрасно сомневалась. Я с жадностью осматривала толпу, но не находила Тарвина. Может, он счел все это ниже своего статуса? А, может, с трудом держал себя в руках от ярости. Я знала, каким он может быть.

Я повернулась к своему провожатому:

— Где он? Тарвин?

Тот не ответил, лишь сильнее стиснул пальцы на моей руке. Кивнул куда-то в толпу. Но это не было ответом.

Я увидела, как в круг вышли четыре Тени. Чужие Тени, если только Тарвин не сменил их. Но я не поверю, что он избавится от мерзавки Разум. А ее здесь не было. Сердце заколотилось сильнее, щеки ошпарило. Вслед за женщинами появились два высоких ладных жреца — старший и младший — в капюшонах до самого подбородка. По крайней мере, их так называли на Нагурнате. Облачение этих асторцев несколько отличалось, но я не сомневалась, что была права. Они готовили бракосочетание. Здесь и сейчас.

Я заметила, с каким сосредоточенным вниманием смотрит на эти приготовления мой провожатый. Он вновь кивнул, теперь жрецам. Старший подошел к камню, положил руки на пирамиду, потом воздел к ночному небу:

— Жители Умальтахат-Ганори, вам оказана великая честь быть свидетелями заключения союза между принцем Кресом Саркар`Т-оном и принцессой Нагурната Амирелеей Амтуной. Смотрите и удостоверяйте.

Тут же в толпе понеслись нестройные шепотки — это те, кто говорил на сумине, переводили сказанное для остальных.

Это было уже слишком. Настолько, что казалось неправдоподобным. Да, по закону для заключения брака было необходимо двадцать посторонних свидетелей. Здесь было гораздо больше, чем нужно, но… Я с недоумением посмотрела на своего новоявленного «жениха»:

— Ты сошел с ума?

Крес усмехнулся под маской, будто через силу, еще сильнее стиснул пальцы. Так, что я едва не взвыла.

— Вижу, Тарвин не сумел тебя воспитать, как подобает. Я это быстро исправлю. Хватит сегодняшней ночи. — Он дернул меня за руку: — Иди к камню, женщина.

Я упиралась, закусывая губу от боли. Пыталась вырваться.

— Я предназначена Тарвину Саркару. Не тебе.

— Через несколько минут это будет уже не важно. Пошла!

— Нет!

Я снова дернулась, но не сдержала стон от боли, когда он меня тряхнул. Ублюдок неожиданно разжал пальцы, но лишь для того, чтобы схватить меня за волосы. Склонился к самому лицу:

— Потащу волоком, если понадобится. На глазах у всех этих дикарей. Ты всего лишь породистая сука, способная произвести породистое потомство. Трофей. Принадлежишь тому, кто оказался проворнее. И это я.

Я замерла, наблюдая, как под маской шевелятся его губы. Рот наполнился слюной, и я со всей силой плюнула. Асторец замер на мгновение, но волосы не отпустил. Утерся рукавом и тут же наотмашь ударил меня по лицу. Так, что зазвенело в голове. Я на миг потерялась. Прислушалась, понимая, что снова висела звенящая тишина, в которой истерично надрывались светляки. Ганоры стали свидетелями отвратительного зрелища.

Крес дотащил меня до брачного камня, буквально свалил на пирамиду. Положил свою ладонь на одну из граней и силой придерживал мою руку. Прошипел жрецам:

— Начинайте!

Младший стоял возле пирамиды тупым истуканом, старший снова воздел руки к небесам. А я буквально лежала на пирамиде, чувствуя себя бессильной, выпотрошенной. Все еще не верила в происходящее. Вопреки здравому смыслу пыталась уловить несуществующее присутствие Тарвина. Все это время я запрещала себе думать о нем, потому что эти мысли были мучительны. Невыносимы. Но сейчас я бы многое отдала за то, чтобы он оказался здесь. Прекратил этот кошмар. Я не могла представить рядом кого-то другого. И не хотела. И я бы подтвердила это перед всеми священными ганорскими идолами.

Словно сквозь толщу воды я услышала над головой гнусавый голос старшего жреца, вопрошающего толпу, не знает ли кто причины, препятствующей этому браку. Древняя условность, которая была в обиходе у каждого народа. Я ни разу не слышала, чтобы это препятствие действительно находилось. И сейчас даже мои ганоры не посмеют открыть рот. И если не вера служила гарантом такого молчания, то уж точно — оружие асторцев.

Жрец все еще гнусавил:

— …воле вселенной ее создания не воспротивятся.

Младший накрыл наши ладони своими. Я ощутила, как длинные раскаленные пальцы сжались на моей руке. Казалось, треснут кости. Он впервые заговорил:

— Разумеется, я против.

Я вздрогнула всем телом, судорожно выдохнула, чувствуя, как от радости забилось сердце.

67

Это было невыносимее,