Беглая - Лика Семенова

усиливал чувство тревоги, нагнетал. Я почти не видела ничего вокруг. Лишь заметила краем глаза, что на почтительном расстоянии катер обступила толпа. Да, возле забора всегда неизменно кто-то терся. Иногда в одиночку, иногда по двое, по трое — высматривали меня в саду. Но сейчас мне показалось, что ганорами была буквально запружена вся улица. Что им всем было нужно?

Я попросила выключить свет в салоне, чтобы меня не рассматривали через стекло. Иначе я чувствовала себя буквально выставленной на всеобщее обозрение. Жуком в банке с лампой. Катер тронулся, но скорость не набирал — из-за толпы не хватало разгона. Наконец, мы рвано поднялись и понеслись в ночи под хриплый кашель старого двигателя. Снова беспокойная размазанная ночь. Замирание сердца, когда дряхлое судно неожиданно прямо на ходу теряло скорость и буквально срывалось вниз. Я поймала себя на мысли, что, может, было бы лучше, если бы оно, действительно, сорвалось? Только со мной одной… Потому что все это было уже невыносимо.

Мои старики молчали. Сидели рядышком, понурив головы. И трогательно держались за руки. А я завидовала им в это мгновение. Хоть и не могла объяснить, чему именно. Ощущение легкое, невесомое, как вечерняя тень от листвы, колыхаемой ветром. Пронзительное и оглушающе тоскливое.

Мы приехали неожиданно быстро. Суденышко брякнулось на дорогу, проехалось брюхом. Меня едва не стошнило от такой «мягкой» посадки. Я неосознанно погладила плоский живот, будто хотела как-то удостовериться, что там все в порядке. Наконец, посмотрела в окно, щурясь от яркого света.

Все пылало от огней, застило черное небо. Я различила в отдалении огромные серые башни дома старейшин, но все остальное пространство, как и у забора Птахикальи, было забито ганорами. Некоторые торчали из окон и сидели на покатых крышах окрестных домов.

Я в ужасе потянула Исатихалью за рукав:

— Что это такое? Что происходит? Таматахал!

Я была уверена, что старик что-то знал. Он был в городе, наверняка что-то слышал или видел. Иначе просто и быть не может!

— Таматахал! Умоляю. Мне страшно. Скажи!

Он с сожалением покачал головой:

— Я не могу. Ты все узнаешь там.

Я нашарила его огромную лапищу, сжала изо всех сил. Уже понимала, что старик связан какими-то ганорскими запретами. И он их не нарушит, я не имела права этого требовать.

— Ответь, хотя бы: хорошее или плохое? Что меня там ждет?

Ганор вновь покачал головой:

— Не знаю, Мия. Этого точно не знаю.

Пытать было бесполезно. Да и к чему пытать в шаге от эшафота?

Я увидела, как к катеру направились несколько молодых ганоров. Судя по одежде и выправке — что-то вроде местной гвардии. Они открыли дверь, приказывая мне выйти. Тянуть было бесполезно. Я уже занесла было ногу, как Исатихалья порывисто сгребла меня в охапку и поцеловала в лоб:

— Храни тебя Великий Знатель, девочка моя.

Я чмокнула ее в отвислую разрисованную щеку и вышла, словно в бреду. Почти не осознавала, как под конвоем прошла сквозь толпу к открытым исполинским воротам дома старейшин, как шагнула внутрь. Вздрогнула, когда за спиной створы закрылись, отсекая звуки, свет, внешний мир. Я осталась одна в мерцающей полутьме.

65

Это было пронзительное невыносимое одиночество. Будто вокруг меня выстроили неприступную стену, отрезали от мира. Замуровали. Я с трудом втягивала ноздрями спертый плотный воздух с запахом гари, который, казалось, неумолимо густел. Еще немного, и он станет плотным, как стекло. И я задохнусь…

Я стояла в круглом зале с зелеными колоннами. В знакомых плошках едва-едва тлели беспокойные огни. Не оставалось ничего, кроме как идти вперед к проклятым истуканам. Я напряженно выпрямилась, вытерла о платье взмокшие ладони. Что мерзким идолам нужно от меня? Почему нельзя просто оставить нас всех в покое?

Я пошла вперед, стараясь ступать, как можно тише, потому что от звука собственных гулких шагов обрывалось сердце. Считала, чтобы чем-то занять себя. Пять… Десять… Тридцать… Двести шесть… Я будто опомнилась, подняла голову. Казалось, в прошлый раз этот путь был гораздо короче. Темнота, едва подсвеченная по бокам жалкими искорками, смутные, почти неразличимые очертания фигур впереди. Далеко впереди. Я облизала пересохшие губы, ускорила шаг, отчетливо понимая, что пространство искажалось, растягивалось. Но я уже ничему не удивлялась. Я хотела развязки, какой бы та ни была.

Я ускорила шаг, уже не обращая внимания на оглушительный стук каблучков по камню. Быстрее и быстрее. Почти перешла на бег, чувствуя, как дыхание становится сбивчивым и тяжелым. Но идолы не приближались ни на сантиметр. Будто издевались. Я остановилась, выпрямилась, чувствуя, как меня наполняет злость. Больше ни шагу. И пусть провалятся! Понадобилось время, чтобы выровнять дыхание. Сердце по-прежнему колотилось, но уже не страхом, какой-то безумной решимостью. Страх мне не поможет. Он будто потерял всякую значимость, растаял. Исчез.

Я сглотнула, сжала кулаки:

— Что вам нужно?

Вырвалось жалким бормотанием, и самой стало противно. Я вела себя, как виновная. Но в чем? Я даже покачала головой в ответ собственным мыслям. Я выживала так, как могла. В том, что Гихалья надела на меня тот проклятый амулет, не было моей вины. Я даже не подозревала о его значимости. Но и Гихалья не совершала зла — она хотела помочь, потому что так велело ее сердце. Было ли сердце у этих истуканов?

Я решительно задрала подбородок:

— Что вам нужно от меня? — теперь мой голос был таким громким, что заполнил все вокруг и растаял в непроглядной вышине.

Внезапно «статуи» оказались совсем близко, будто переместились в пространстве. Я вздрогнула всем телом, когда вокруг меня, очерчивая круг, с треском взвились огни. Щурилась от яркого света. Смотрела наверх, туда, где в кромешной тьме призраками виднелись огромные уродливые головы. Кажется, я заметила шевеление, будто одна из «статуй», центровая, подалась вперед.

— Кто ты?

Как и в прошлый раз, звук рождался из ниоткуда. Одновременно был везде и нигде. Я медлила с ответом. Что именно они хотят услышать? И зачем? Впрочем, мне нечего скрывать и нечего стыдиться. По крайней мере, не здесь, не перед этой силой, которую я не могла постичь. Они наверняка все знали без меня. Хотели честности.

Я набрала в легкие побольше воздуха, задрала голову:

— Я наследная принцесса Нагурната Амирелея Амтуна.

Слышала себя, будто со стороны, и не могла отделаться от ощущения, что лгу. Как давно я не произносила это вслух. И теперь чувствовала себя едва ли не самозванкой. Наверняка, я была права. Истуканы хотели признания, и теперь вышвырнут меня. Как угрозу.

Пламя вокруг меня