Антология русского советского рассказа (60-е годы) - Берр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лебединая пара опустилась на пустынную, сплошь серую воду.
…Озеро это было известно людям под именем Кур-Яур. Его так прозвали в давние времена пришельцы-оленеводы. Кур-Яур на их языке означало: озеро Кур — мужчина. Они назвали другое озеро: Алла-Ярви. И все понимали, что озеро Алла — женщина.
Озеро-женщина Алла-Ярви было округло, озерный мужчина Кур-Яур был длинен, имел горловину, в которой шумел говорун-водопад.
Лебеди медленно, долго летали над длинным озером и слушали с недоверием, как говорит в нем вода. Им были видны большие следы человечьих сапог на забереге. Они сомневались, кружили. Сверху им было видно не только озеро, но и море. Оно покрывало весь горизонт. Дорога над Северным морем неизвестна была лебедям. Они полетали еще и сели на озеро Кур-Яур, подальше от водопада, в заводь, укрытую сосновым леском на мысу.
Из леска стеганул по воде выстрел, и шея у лебедя сломилась, он опал. Лебедушка улетела.
Из леса выбежал юноша в макинтоше, в очках, с бородой, с ружьем и походным молотком. Он еще стрелял по бившемуся на воде лебедю. Быстро скинул с себя одежду, остался в очках и поплыл. Лебедь греб лапами, уходил от убившего его юноши. Парень птицу настиг, и взял за крыло зубами, и волок за собой по воде. Потом он прыгал на берегу, и целовал убитого лебедя, и прижимал его к своей не загоревшей на Севере белой груди, и говорил ему:
— Ты уж меня прости. Я очень люблю тебя. Но мне всегда не везет на охоте. Я очень хочу возвратиться в лагерь с добычей и накормить всех ребят диким мясом. Мне просто необходимо было тебя убить…
Юноша обратился также и к озеру Кур-Яур. «Ты настоящий мужчина, Яур, — сказал он ему. — Ты не какая-нибудь там Ярвочка. Ты мне помог. Спасибо тебе, старина!»
В лесу у ручья поставлены были две палатки. Кастрюля повешена над костром. Девушка в непромокаемой куртке и светлой косынке смотрела, как подымается над кастрюлей пар.
Юноша с бородой пришел и кинул убитого лебедя близко к обутым в ботинки ногам этой девушки-поварихи.
— Ой, зачем ты его убил? — сказала девушка. — Я думала,
они не бывают дикие, только плавают в Летнем саду. Не надо было его убивать.
— Ничего, — сказал лысоватый мужчина лет сорока, — Так-то он белый, а сваришь — и красенький станет Вареная вся скотина на один цвет. А этот еще и послаще…
— Только не будем говорить, что это лебедь, — попросил юноша в очках. — Сварим и скажем, что гусь, а перья утопим.
Они ощипали лебедя возле ручья, пух весь собрал и припрятал лысый — жене на подушку, а перья уплыли вниз по течению.
Вышел из леса еще один человек, самый старший. Он первым делом помылся в ручье и поднял одно неуплывшее перышко. Он принес его в лагерь и всем показал.
— Лебедь сронил перо, — сказал самый старший.
— К старости, что ли у них перья-то вылезают, — заметил лысый, — или от сырости? Вот и я, как сезон по болотам пошляюсь, так плешь хоть на два квадратных сантимерта да увеличится.
Девушка разложила на мху деревянные ложки и алюминиевые тарелки.
— У нас сегодня на ужин гусь, — сказал молодой охотник, немного подрагивая от гордости и боязни.
Девушка достала из кастрюли, подвешенной на тагане большую, упревшую, лакомую дичину и отломила облитое розовым мясом крыло.
— Ты мне не клади, не надо… — сказал самый старший. — Я подходил к лагерю, слышу, над Кур-Яуром лебедь трубит. Печальнее музыки я не знаю на свете, чем крики лебедя, когда он осиротеет.
Девушка огорчилась чуть не до слез, поднялась над кастрюлей, да так и осталась стоять, держа поварешку в руке..
— И я тогда тоже не буду есть это мясо, — сказала она.
— Нам больше останется. — Лысый подмигнул юноше в очках. Юноша улыбнулся.
— Ну что! — воскликнул он. — Ну, конечно, это не гусь. Ну, я убил лебедя. Они же здесь все равно расплодятся за лето. Ведь, кроме нас, ни души и не будет здесь. Никогда ни один человек тут не поселится. Только лоси и лебеди. И щуки. Ну, подумаешь, одним лебедем меньше…
Пожилой человек будто не услышал молодого охотника.
Он поел лапши и попил чаю. Припомнил случай из собствен ной жизни и рассказал…
— В сорок третьем году я воевал под Синявином… — так начал рассказ пожилой человек. — После тяжелых боев наш полк вывели в Тихвин на переформировку. Я написал моей жене Надежде Терентьевне, чтобы она приехала ко мне. Она работала врачом в эвакогоспитале в Костроме. Мы с ней поженились в сорок первом году. В мае. В сорок третьем ей было двадцать пять лет. Она с огромным трудом достала пропуск в прифронтовую зону и села в поезд. На станции Неболчи их состав попал под бомбежку. Ее убило осколком в грудь. Я узнал об этом через двенадцать часов, помчался и успел только похоронить. Она поехала ко мне в черном шел ковом платье. И большая черная коса у нее была уложена вокруг головы…
Никто не останавливал пожилого человека, он говорил, умолкал, и все дожидались, что скажет он дальше. И присмирели от жуткой серьезности его рассказа…
— Вскоре после войны я работал в партии, на Таймыре, — продолжал пожилой человек. — Перебивались мы тогда на подножном корму. Лебедей старались, конечно, не трогать. Но в крайнем случае питались и лебедятиной. А крайний этот случай выпадал нам чуть ли не каждый день… Ну вот и я тоже стукнул лебедку, а лебедь, ее супруг, остался на озере и плакал по ней всю неделю, пока мы стояли поблизости лагерем… Ребята хотели его подстрелить, но я попросил не трогать. Не попросил даже, а приказал, я был начальником партии.
Мы прошли по Таймыру с запада на восток, а потом возвратились параллельным маршрутом. И вышло так, что лагерь поставили около того озера, где лебедь один остался. А уже зима нас поджимала. Ветры страшные на Таймыре… Вот ночью я лежу в палатке и слышу, вроде как лебедь гурлычет. Нет, думаю, ветер… А сна уже нет. И опять будто лебедь… Ну, думаю, галлюцинация. Вымотались мы все до предела в тот год.
Утром пошел на озеро. В нем только промоина осталась около горла, перекат там был, быстрина. А так все во льду и под снегом… Сначала лебедя я
