Квестер - Андрей Владиславович Немиров

Нога предательски подогнулась и Гласса повело в сторону. Толпа замерла. Кто-то закатил глаза в обмороке и начал сползать по живой стене из человеческих тел…. Но Гласс устоял. Устоял ценой страшного усилия, напрягшего все мышцы так, что потемнело в глазах. Люди вновь закричали:

— Молодец, родной, не стой — дальше, дальше …

— Давай, братан, мы — с тобой…

— Константин! Если вы хотите хоть чего-нибудь добиться в этой жизни…

— Малыш, я умоляю тебя, потерпи…

— Да я с тебя шкуру спущу, если упадёшь…

— Команды «привал» не было! Приказываю продолжать движение…

— Костя-я-я! Ну-у-у!

Гласс стоял, тяжело дыша. Сердце, казалось, сейчас прорвёт грудную клетку, вырвется наружу и упадёт в красную пыль, в голове поочерёдно ухали два паровых молота. Гласс подумал: «Я же не должен уставать, ведь я — не человек! Почему же так тяжело?» А следом пришла другая мысль: «И почему никто из этих людей не хочет мне помочь, ведь это и им нужно?» Он с трудом повернул голову: сотни взглядов впились в его глаза: надежда, злоба, мечта, ненависть, страх и сомнение были в этих взглядах.

Каждый из них требовал.

Каждый из них отвергал требование другого.

Каждый толкал, побуждал к действию.

Каждый из них что-то обещал…

Но ни в одном из них не было понимания,

Ни в одном из них не было его, Гласса.

И ни в одном из них не было любви…

Поэтому все вместе они, эти взгляды, убивали: своей требовательностью, своим эгоизмом, своей жестокостью, азартом, жадностью и равнодушием. А Гласс стоял и никак не мог понять, почему же ему хочется лишь одного: чтобы все эти голоса и эти взгляды исчезли, чтобы исчезла и эта тяжесть, придавливающая его всё ниже и ниже к красной земле, чтобы всё это вдруг навсегда пропало, как страшный сон, и тогда он сможет взлететь, воспарить как птица надо всем этим гомоном и помчаться к той далёкой стране, к той лёгкой, тихой и красивой земле, которая всегда была с ним, стоило только закрыть от усталости глаза…

Она была прекрасна, эта страна!

Там был Дом!

2

Еле заметное голубое облако появилось в небе Бестерленда. Его можно было бы спутать с другими облаками, если бы не одна деталь: голубое облако двигалось навстречу остальным. Оно быстро приближалось к путникам, одновременно снижаясь и стремительно разрастаясь. Вот облако коснулось верхушек деревьев, вот заволокло голубым туманом лес, вот развернулось над лугом, по которому они шли…

— Гласс, ты видишь? — крикнул удивленный Хась.

— Облако? — медленно уточнил Гласс, который ощущал себя одновременно и наяву, и в своём видении.

— Что это может быть, братцы? — спросил Док и сорвал с плеча делейтор. Хась проделал то же самое.

Разросшееся облако, ставшее теперь голубым туманом, приближалось к ним, не снижая скорости. Края его обогнали центр, придав облаку форму гигантской подковы. Непонятное явление будто старалось окружить их. Поднялся ветер (которого никогда в Бестерленде не было!), полетели сорванные с деревьев листья…

— Что-то новое от дяди Чака? — закричал Док, оборачиваясь к Хасю.

— Не иначе! — ответил Хась. — Мож, шмальнем?

— А чо остаётся? Попробуем! Бери правую сторону! — крикнул Док и «от пуза» пустил луч «веером» прямо в центр облака-тумана. Хась, став к нему боком, проделал то же с правым «клыком» голубой субстанции. Облако замедлило своё движение, а в местах попадания лучей делейторов — и вовсе остановилось и начало клубиться бурым дымом. Хась оглянулся.

— Гласс, ты что, заснул? — заорал он. — Бей по левой стороне!

Гласс, словно в замедленной съёмке, медленно снял с плеча делейтор, поднял ствол и… не успел. Голубое облако накрыло его, он почувствовал, как миллионы игл впиваются в его тело, потом в его глазах что-то ярко вспыхнуло, и он потерял сознание.

3

Исчезли люди, исчезла красная дорога, а главное — исчезла с плеч непонятная тяжесть. Гласс видел себя лежащим на сочной траве…, точнее, это было его тело, а сам он оставил его и поднимался всё выше и выше в голубое небо. А тело, удаляясь, становилось всё меньше и меньше, пока не исчезло совсем. И тогда Гласс взмахнул руками, поднял голову и… вынырнул из глубины прекрасного голубого океана на залитую солнцем гладкую поверхность воды. Лёгкие весёлые брызги, сопровождающие его полет, вмиг наполнили душу небывалой радостью, непонятным счастьем…. И Глассу стало так хорошо, как никогда не было раньше, потому что он понял: он — ДОМА!

4

— Глазик, милый, что с тобой? — услышал он голос Хася. — Ответь, братишка!

Хась тряс его за плечи, и из Гласса медленно уходило блаженное ощущение покоя и радости. Расставаться с этим состоянием очень не хотелось, и, открыв глаза, он прошептал прямо в лицо Хасю:

— Оставь меня! Отвали!

— О! Очнулся! — не среагировал на грубость Хась. — Док! До-о-ок! Гласс очнулся! Живой!

— Окейно! — только и сказал Док, который в это время бродил по лугу, пытаясь поймать ополоумевших от произошедшего собаку Точку Ру и кота Квеста.

— Да фиг бы с ними, со зверями, Док! — недовольно закричал Хась. — Иди сюда, здесь твоя помощь нужна, ты же врач!

— На кой хрен в Бестерляндии врач, сам посуди, умник! — огрызнулся Док, но всё же пошёл к друзьям, по пути внимательно осматривая свой гудящий делейтор. — Я вот что думаю: стреляем мы, стреляем, а патроны всё не кончаются и не кончаются…. Вот закончатся в самый неподходящий момент — весело, блин, будет! Да и где здесь патроны вставляются?

— Нет тут никаких патронов, Док, — сказал Хась. — Делейтор, я думаю, стреляет энергией, получаемой от Бестерленда, той самой, от которой и мы работаем…

— Он, что — живой, что ли, делейтор этот? — с усмешкой спросил Док.

— Да какая тебе, блин, разница! — рассердился Хась. — «Живой — не живой?». Стреляет и ладно…. Главное — Гласс живой! А ты — «патроны, патроны…». Дались тебе эти патроны…!

Док уселся перед Гласом на корточки, опираясь на децифровщик.

— Ну-с, пациент, как себя чувствуете, на что жалуетесь? — «докторским» тоном спросил он.

— Что это было? — спросил окончательно пришедший в себя Гласс.

— А хрен его знает! — ответил Хась. — Мы с Доком пальнули по этой мерзости, она и ушла куда-то. А тебя вот зацепило…

— Не фиг варежкой хлопать! — сердито пробурчал Док. — Говорят тебе: стреляй, значит — стреляй! Хорошо хоть, что очухался, а то мало ли чего могло приключиться! Как чувствуешь себя: с катушек не съехал?

— Вроде нет, — слабо отозвался Гласс. — Но проколбасило меня добре…

И он рассказал друзьям о своём видении: о красной дороге, о голосах и взглядах, о теле, оставленном