Сочинения 1819 - Андре Шенье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добавлю еще вот что: прекрасно, почетно и сладостно, говоря суровые истины, вызывать ненависть наглых деспотов, тиранизирующих свободу во имя самой свободы.
Когда всемогущие смутьяны, хмельные от алчности и спеси, оказываются низвергнуты вследствие своих собственных безумств, тогда их сообщники, их друзья, все им подобные втаптывают их в грязь[608]; порядочный же человек, аплодируя их падению, отнюдь не смешивается с терзающей их толпой. Но до тех пор, даже если пример смелой откровенности остается бесполезен, беспощадное изобличение алчных и попирающих правду мятежников — это удовольствие, вполне достойное честного человека.
ПОСЛАНИЕ ЛЮДОВИКА XVI ДЕПУТАТАМ КОНВЕНТА, СОСТАВЛЕННОЕ АНДРЕ ШЕНЬЕ
Господа,
Я безропотно предстал перед вашим судом; я с прямодушием и простотой ответил на все ваши вопросы. Я не стал вдаваться в рассуждения о характере некоторых из этих вопросов, рассматривая их все как в равной мере способные показать мою прямоту и мою невиновность и не допуская мысли, что объяснения между мной и теми, кого французский народ признает своими Представителями, могут меня унизить, каким бы образом ни был проведен допрос. Я не прибег ни к извечным положениям, касающимся прав людей, и не воспользовался опубликованными даже многими из вас замечаними, чтобы посеять сомнения в ваших полномочиях и потребовать в поддержку себе всех тех формальностей, которые являются необходимыми основами всякого судопроизводства, поскольку они одни могут защитить слабого и они одни могут доказать или по меньшей мере сделать вероятным то, что решение судей было продиктовано глубокой внутренней убежденностью, и что приговор действительно выражает требование справедливости, а не прикрывает насилие. Между тем, было очевидным, что эти формальности, столь необходимые во всех обычных судебных делах, быть может, еще больше необходимы в данном деле; ибо они были созданы лишь для того, чтобы служить преградой для всевластия и страстей. И разве не бесспорно, что проведенный вами процесс явился следствием необычных обстоятельств, которые, совершив переворот в понятиях и во всех многовековых институтах, и дав всему новые основания, неизбежно должны были пробудить все человеческие страсти? Аргументы, приведенные в оправдание отсутствия этих формальностей, сводятся к тому, что здесь, как и во всем остальном, вы являетесь лишь уполномоченными французского народа; что это он осудил меня, вы же лишь произносите его приговор. Я не оспариваю этих доводов и верю, что, объявив меня достойным смерти, вы думали, что действительно лишь выражаете мнение французского народа. Но я утверждаю, что вы ошиблись и что мнение французского народа совсем не таково. Те же причины, кои требовали самого строгого соблюдения в этом деле судебных формальностей, явно не позволяют, чтобы его рассмотрение ограничилось лишь первой инстанцией и чтобы приговор не подлежал обжалованию. К кому же обращаться с обжалованием приговора, вынесенного уполномоченными народа, вершащими суд от его имени? К самому народу.
Господа, я обращаюсь к французскому народу, верховную власть которого я признал, приняв конституцию. Я прошу, чтобы было выслушано и его мнение; я прошу обсуждения им в письменной форме обвинительного заключения, составленного вами против меня. Я прошу, чтобы в назначенный вами срок все французские граждане в первичных собраниях подтвердили или отменили ваш приговор, выбрав между да или нет, и чтобы их опрос был тайным: ибо несерьезно было бы предполагать, что их мнение может быть свободным, если о нем попытаются узнать иным способом. Повторяю, я обращаюсь к французскому народу, с обжалованием приговора, вынесенного от его имени.
К этому шагу побуждает меня не желание продлить мои скорбные дни, хотя я был бы рад, уйдя в частную жизнь, показать французскому народу, что трон испортил меня не до такой степени, как их пытались убедить. Я думаю, что если оставить в стороне извечные требования справедливости, успех этого обжалования — в интересах чести нации и вашей собственной. Только тогда и вся нация, и вы, и я, и весь мир, и будущие поколения узнают точно, правда ли, что французы посягают на жизнь человека, который был их королем, который мог часто ошибаться, но который всегда стремился лишь обеспечить счастье своих сограждан, и, далеко не заслуживающий того, чтобы ему приписывали смертоносные планы и кровавые приказы, быть может, не оказался бы в том положении, в коем он находится ныне, если бы кровопролитие неизменно не вызывало у него отвращения. Полагаю, наконец, господа, что отказ в столь справедливой и простой просьбе вызовет — и больше у других, чем у меня — сомнения относительно беспристрастности вашего приговора.
Конец
ДОПОЛНЕНИЯ
ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ АНДРЕ ШЕНЬЕ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИК 1819 г. ИЛИ СУЩЕСТВЕННО ИЗМЕНЕННЫЕ В НЕМ
БУКОЛИКИ
* * *
Прекрасный гибнет Ксанф, и скорбная душа
Исходит нехотя с потоком крови алой.
Ему когда-то жизнь близ Иды даровала
Сошедшая с горы.[609] На берегу рожден,
По имени реки он Ксанфом наречен.
Вдали от матери подкошен в поле ратном,
Он должником ее уходит неоплатным.
Светильник дней его, не разгорясь огнем,
Слабеет. Быстрого Аякса[610] копием
10 Боец пронзен, поник главой отяжелелой,
И грянуло во прах трепещущее тело.
Диана
1
О, дева-лучница, как ни зовешься ты,
Приветствую тебя, богиня темноты,
Луна и Кинфия, Диана и Диктина,
Геката, Тривия, и Феба, и Луцина,
Владычица лесов, заливов и болот
И тайных жителей безмолвных гор и вод!
Быть может, на спине быка воссев просторной,[611]
Придерживаешь ты свой пояс непокорный
Иль с факелом в руке, закутанная в ткань,
10 Золоторогую ты погоняешь лань.
2
В долины шумные сойду, и встретит взор
Со свитою подруг Диану между гор.
На каждой рысий мех ее красу лелеет,
Грудь юная у всех открытая белеет,
И складками одежд шаги не стеснены,
Колени нежные у них обнажены.
Вот стали у ручья, на солнцепеке млея,
Прокрида светлая, Кирена, Антиклея,[612]
Все девы, как сама Диана, в глубь лесов
20 Готовые бежать с колчаном стрел на лов.
Богиня, я узрю полет их легких дланей,
Когда они спешат распрячь усталых
