Сочинения 1819 - Андре Шенье

Вот какие размышления вызвало у меня ваше письмо к Национальному собранию. Кое-кто из читателей осудит меня за то, что я осмелился вам их изложить. Они посмеются, увидев в заголовке[590] мое безвестное имя рядом с вашим прославленным; такая несоразмерность, конечно, вызовет у них немало острот. Охотники до подобных комментариев всегда находятся, ведь эти шуточки тешат самолюбие и заменяют ответ у того множества людей, что тратят на них немного умственных усилий или вовсе не тратят таковых.

Вы поступили как свободный человек, высказав Национальному собранию ваше мнение; я поступаю так же, высказывая вам свое. Я говорил с вами не на языке той или иной партии. Те немногие люди, которые со мной знакомы, знают, что я никогда не принадлежал ни к одной из них, что я ничего не делал, чтобы кому-нибудь понравиться, что я никому не стану слепо служить и что пламенное желание счастья всем людям — единственная страсть, которую я вношу в политические дискуссии. Не усматривайте в особенности в моей откровенности никакого намерения Вас оскорбить. Каковы бы ни были ваши и мои взгляды, я не забываю мудрого и человечного завета древнего законодателя[591]: “Встань, дабы почтить седины и окажи уважение старцу”. Надеюсь, что автор письма к Национальному собранию простит мне, что я осмеливаюсь цитировать Моисея автору “Философической истории”.

О ПРИЧИНАХ БЕСПОРЯДКОВ, ВОЛНУЮЩИХ ФРАНЦИЮ И ПРЕПЯТСТВУЮЩИХ УПРОЧЕНИЮ СВОБОДЫ[592][593]

Общество друзей конституции[594], заседающее у якобинцев, часто рассматривает, как это можно видеть из дневника его заседаний[595], средства установления и обеспечения спокойствия в Париже и во всем королевстве. Хотя я никогда не был членом этого общества и даже никогда его не посещал, на этот раз я от всего сердца присоединяюсь, как и всякий честный гражданин, к его пожеланиям; и коль скоро, чтобы найти целебное средство, надо знать истинный источник недуга, я, не останавливаясь на некоторых частных и временных причинах нестроений, неизбежных при установлении нового порядка вещей, укажу лишь на то, что мне представляется основной и всеобщей причиной волнений и беспорядков, будоражащих нас вследствие революции, за которую человеческий род когда-нибудь принесет Франции благодарность.

В самом центре Парижа существует многочисленное сообщество, устраивающее частые собрания, открытые для всех патриотов и тех, кто слывут таковыми, неизменно управляемое видимыми и невидимыми руководителями; они часто сменяют и охаивают друг друга, но все имеют одну цель — властвовать и одушевлены одним стремлением — властвовать любыми способами. Это общество, образовавшееся в тот момент, когда свобода, хотя ее победа уже не вызывала сомнений, еще не была упрочена, естественно привлекло большое число встревоженных граждан, движимых пламенной любовью к правому делу. Многие обладали в большей степени заслугами, нежели знаниями. В это общество проникло и множество лицемеров, множество людей, погрязших в долгах, не имеющих занятий, нищих бездельников, каковые надеялись извлечь выгоду из ожидаемых перемен. Несколько честных и благоразумных людей, знающих, что в хорошо управляемом государстве все граждане не должны предаваться общественной деятельности но все должны заниматься своими домашними делами, вышли с тех пор из этого общества; стало быть, оно в значительной степени состоит из нескольких ловких игроков, подстерегающих случай и пользующихся им, из находящихся у них в подчинении интриганов, у которых жадность и привычка строить козни заменяют разум, и из большого числа честных, но невежественных и ограниченных любителей праздности, которые неспособны ни на какой злой умысел, но могут служить, сами того не ведая, орудием чужих махинаций.

Это общество породило бесконечное множество себе подобных: ими полны города и веси; почти все подчиняются головному обществу, поддерживая с ним активную переписку. Оно составляет мощную корпорацию внутри Парижа и является главою еще более обширной корпорации, распространившейся по всей Франции. Так Римская церковь насаждала свою веру и управляла миром через монашеские конгрегации.

Интересующая же нас конгрегация была задумана и создана два года назад людьми, пользовавшимися очень большой популярностью; они прекрасно видели, что это прекрасное средство увеличить ее, но не поняли, насколько такое орудие опасно и грозно. Пока они управляли этими обществами, все их ошибки казались им восхитительными; когда же подложенная ими же мина низвергла их с высоты, они начали проклинать крайности, ставшие для них невыгодными, и ныне, изрекая истину, но не став умнее, присоединяются к порядочным людям, проклиная свое детище, но порядочные люди не желают иметь с ними ничего общего.

Члены этих обществ разглагольствуют перед аудиторией, составляющей их силу; и если учесть, что люди занятые не пренебрегают своими делами, чтобы стать свидетелями клубных дебатов, а люди просвещенные ищут кабинетного уединения или мирных бесед, а не беспорядочных воплей этих шумных сборищ, легко понять, кто же обычно составляет их аудиторию. Легко понять и то, какой язык способен обеспечить ее благосклонность.

Достаточно было простой двусмысленности. Поскольку конституция основана на той извечной истине, каковой является верховенство народа, нужно было только убедить публику, занимающую клубные трибуны, что она-то и есть народ.

Это определение почти повсеместно принято публицистами, производящими на свет газеты. И несколько сотен бездельников, собравшихся в парке или театре, или сборище бандитов, грабящих лавки[596], бесстыдно называются народом; и самые наглые деспоты никогда не слышали от самых алчных придворных более подлой и тошнотворной лести, чем те грязные восхваления, каковые двум или трем тысячам узурпаторов верховной власти нации ежедневно расточают писатели и ораторы, принадлежащие к этим будоражащим Францию обществам.

Поскольку видимость патриотизма — единственная потребная им добродетель, некоторые люди с подмоченной репутацией устремляются в их лоно, чтобы бешеными речами уверить в своем патриотизме: свои надежды на будущее и на то, что их прошлое забудется, они возлагают на яростные разглагольствования и на одержимую страстями толпу, искупая свой позор наглостью.

Там ежедневно отстаиваются мнения и даже принципы, угрожающие благосостоянию и собственности каждого. Промыслы и торговля изображаются как преступления и получают названия скупки и перепродажи. Всякий богатый человек слывет там врагом общества. Тщеславие и алчность не щадят ни чести, ни репутации человека, и самые отвратительные подозрения, разнузданная клевета называются свободой мнений. Тот, кто требует доказать обвинение, становится подозрительным и врагом народа.

Там всякая нелепость вызывает восторг, лишь бы она была смертоносной; всякая ложь допустима, лишь бы она была чудовищной. Туда приходят и женщины затем, чтобы рукоплескать конвульсиям кровавого безумия.

Учение, согласно которому всякий донос, соответствующий истине или ложный, — вещь всегда похвальная и полезная, там не только практикуется, но