Впереди идущие - Алексей Новиков

– А как, Александр Петрович, кормятся взяточники? – спрашивает Гоголь, держа карандаш наготове.

Странно было бы заподозрить, что может быть прикосновенным к подобным делам именитый и состоятельный граф Толстой. Но Александр Петрович умудрен опытом службы. На его глазах творилось это черное дело во всех губернских присутствиях. Бывший губернатор охотно поучает неискушенного соотечественника. Можно сказать, он, как профессор студенту, излагает целую науку. Есть взятки постоянные, словно полагающиеся чиновнику по должности, и есть взятки случайные, как кому повезет. Взятки могут брать все: и губернатор, и вице-губернатор, и прокурор, и губернские советники, и самый ничтожный из секретарей, – у каждого есть свое поле для прокормления. И никому на том поле не тесно, каждому достанет.

Тщательно записывает Гоголь эту удивительную науку, пока не онемеет рука, а граф все говорит и говорит…

Автор «Мертвых душ» блуждал словно по кругам ада, пытаясь постигнуть все таинства и секреты, от которых кормятся должностные лица. Описанный им ранее в «Мертвых душах» чиновник гражданской палаты губернского города NN Иван Антонович Кувшинное Рыло теперь казался невинным младенцем, достойным ангельского нимба. Гоголю виделся чиновноподобный дьявол, который невидимо управляет бесовским стадом, алчущим добычи. Так обстоят дела в каждом российском Тьфуславле.

Но именно в Тьфуславле должно явиться мужам добродетели.

Глава тринадцатая

Первый разговор об этом замечательном человеке произошел в доме Скудронжогло. Чичиков, восхищенный рассказами Константина Федоровича о доходах от имения, говорил ему:

– Сладки мне ваши речи, досточтимый Константин Федорович. Могу сказать, что не встречал человека, подобного вам по уму.

– Нет, Павел Иванович, – отвечал Скудронжогло, – если хотите знать, есть у нас умный человек, которого я и подметки не стою.

– Кто это?

– Наш откупщик Муразов. Вот человек, который целым государством управит.

– Слышал, слышал о нем, – подхватил Чичиков. – Говорят, человек, превосходящий меру всякого вероятия: десять миллионов, говорят, нажил.

– Какие десять! Перевалило за сорок! Скоро половина России будет в его руках.

Тут последовала новая речь Скудронжогло, несколько отдающая риторикой, за что тайно недолюбливал его автор «Мертвых душ».

Чичиков слушал Константина Федоровича, вытаращив глаза и разинув рот.

– Изумляешься мудрости промысла при рассмотрении букашки, – начал Павел Иванович. – Для меня же более изумительно, когда в руках смертного могут обращаться такие громадные суммы. Позвольте осведомиться насчет одного обстоятельства: скажите, ведь это, разумеется, вначале приобретено не без греха?

– Самым безукоризненным путем и самыми справедливыми средствами, – поручился Скудронжогло.

– Не поверю, почтеннейший, – упорствовал Чичиков, – извините, не поверю!

Важнейший разговор, завязавшийся между Константином Федоровичем Скудронжогло и Павлом Ивановичем Чичиковым, как-то сам собой прервался…

Много времени утекло с тех пор. Автор «Мертвых душ» вернулся из Остенде во Франкфурт и снова пригнездился у Жуковского. Давно не было у него такой веры в свои силы. Пора подвергнуть Чичикова, обжившегося в Тьфуславльской губернии, назначенным для него испытаниям.

Размах у Павла Ивановича теперь совсем другой. Бог знает как, подъехал он к богатейшей старухе миллионщице, которая доживала век в Тьфуславле со своими моськами, канарейками, племянницами и приживалками. И стал в ее доме первым человеком. Обдумывая будущие виды, Павел Иванович несколько загадочно говорил со старухиной племянницей об одинокой своей жизни, а сам внимательно присматривался к сундукам, которые держала старуха миллионщица при себе в опочивальне. Чичиков уже успел оттеснить от нее ближайших наследников, между которыми был и местный губернатор и разорившийся от беспечной жизни помещик Хлобуев.

Может быть, еще требовалось Чичикову некоторое время, чтобы окончательно решить, как завладеть богатством старой хрычовки, а она возьми да умри! Тут проявил себя Павел Иванович как отважный воин, оказавшийся перед неожиданными препятствиями на поле битвы. По его распоряжению нашли бабу, которую обрядили в платье умершей, и баба эта, ничего не понимая в происходящем, подписала за покойницу подложное завещание. Кое-что немедленно перешло после этого из старухиных сундуков в знаменитую шкатулку Чичикова.

Словом, все было обстроено благоразумно. Чичиков не то чтобы украл, но попользовался. Конечно, следовало бы после этого выехать ему вон из города, но дороги испортились.

А в Тьфуславле вслед за одной ярмаркой, на которой прасолы и кулаки скупали нехитрые произведения крестьянского хозяйства, открылась другая ярмарка, собственно дворянская.

Некоторые помещики из-за неурожая удержались в деревнях. Зато чиновники, как не терпящие неурожая, развернулись широко. Какой-то француз открыл новое заведение: неслыханный в губернии воксал с ужином будто бы по необыкновенно дешевой цене и наполовину в кредит. Этого было достаточно, чтобы ринулись к французу не только столоначальники, но и канцелярские, в надежде на будущие взятки с просителей. Даже Павел Иванович Чичиков приволокнулся было за какой-то заезжей плясуньей.

Неотступно следил автор «Мертвых душ» за каждым шагом своего героя. Еще ничего не ведал Чичиков о тучах, сгущавшихся над его головой. В рассеянии прогуливался он по тьфуславльской ярмарке.

– Есть сукна брусничных цветов с искрой? – спросил он, войдя в лавку к купцу европейского типа, с бритым подбородком, но с чахлым лицом и гнилыми зубами. Этим чахлым лицом и гнилыми зубами наградил автор купца за приверженность к европейской моде. То ли дело, если бы оказался купец, по русскому обычаю, бородачом, в меховой горлатной шапке!

Пока Чичиков ждал ответа купца, Николай Васильевич стал перелистывать записную книжку, в которую заносил на случай всякую всячину. Чего только в этой книжке нет! Подробно записаны названия всяких ремесел и полюбившиеся писателю слова и выражения народного говора; описание крестьянской избы и тот особый язык, на котором объясняются охотники и голубятники; названия блюд, и птичьи и звериные обычаи, и сведения о рыбной ловле, о хлебной торговле, о крестьянских работах. Полистал записную книжку Николай Васильевич и нашел подходящее для купца слово: есть, мол, у нас сукна зибер, клер и черные.

Но не таков был покупатель Чичиков, чтобы можно было подсунуть ему первый попавшийся товар. Когда покупка была наконец сделана, хозяин лавки почтительно одобрил выбор: