Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Он подтянул меня к себе и прижался губами к виску.

— Всё хорошо, малыш. Не переживай. Ты и не должна рассказывать мне всё. Не лишай меня удовольствия разгадывать твои загадки. 

Я обняла его, уткнувшись лицом в шею. И, слушая его ровное дыхание, пыталась понять, что он сейчас чувствует.

Это была глупая затея: я не могла даже понять, что чувствую сама. У меня словно было несварение головного мозга. И бардак, как в Каринкиной квартире. Хотелось выкинуть оттуда всё, перемыть, а потом аккуратненько складывать по одной вещи, у каждой из которых было бы своё место: Шуваловых к Шуваловым, Вальдов к Вальдам, дружбу к дружбе, любовь к любви.

Но всё так неожиданно переплелось, перепуталось, перемешалось. Любовь и дружба, ревность и предательство, отцы и дети, Вальды и Шуваловы. Всё смешалось…

— Что ты будешь делать с фальшивым свидетельством о браке? — спросила я.

На фоне того, что мы только что узнали, Евангелина Неберо со своими бумажками казалась чем-то глупым, несущественным и давно минувшим.

Или нет? Или это тоже как-то связано?

— Тебе понравится то, что я с ним уже сделал, — улыбнулся Моцарт.

Я хотела привычно едко спросить: «Истыкал дротиками?».

Но он вдруг засмеялся, и я испуганно подняла голову.

— Даже не знаю, что из этого больший бред, но, кажется, я понял какого хера ей был так нужен наш брак, — он прижал меня к себе крепче. — Старый лорд Вальд умер полгода назад. Я всегда чувствовал, что он в этом как-то замешан. Что эта красноволосая сука нарисовалась спустя семь лет не просто так. Она же курировала его коллекцию! Она выкупила у меня его скрипку. Два и два она сложила раньше нас.

— Думаешь, она видела документы? Завещание?

— Я понятия не имею есть ли завещание и что она видела, но, похоже, она решила, что я единственный наследник. Про Антона никто не знает. Отец считается погибшим ещё сорок лет назад. Мальчишка, младший сын Вальда, давно умер. С неверной женой он наверняка развёлся.

— Вот почему Кирка сказала, что старый Вальд пережил всех. Он и сам так думал, потому что ничего не знал ни о тебе, ни об Антоне, да и том, что смерть твоего отца инсценирована. Для него сын умер, не оставив наследников.

— Но тут Евангелина находит скрипку. И кто-то из них: может, сам Вальд, может оба, а может, только Евангелина догадался, — кивнул Сергей. — И сейчас она ждёт, когда меня найдут адвокаты Вальда. Вот тогда мы и узнаем, есть ли завещание и что в нём.

— Она дождётся, когда ты вступишь в право наследования, а потом тебя убьёт? — ужаснулась я.

— Если ты хочешь спросить, где она находится по шкале ебанутости от одного до десяти, то я тебе отвечу: она — шкала. Но убить — это вряд ли. Скорее она ограничится шантажом, будет что-нибудь вымогать. Или… срочно выйдет замуж за моего отца, — весело улыбнулся Моцарт.

Я посмотрела на него с подозрением.

Он говорит это для того, чтобы я не волновалась, или правда так думает? Лично я легко могу представить, что женщина с красными волосами не погнушается даже убийством, если это будет в её интересах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Кто знает, что придёт ей в голову, — покачала я своей.

— В любом случае её ждёт глубокое разочарование, — легонько дунул мне Сергей в лицо, заставив моргнуть. — Обещаю, малыш, мы увидим его на её лице. И не только его. 

— Представь, как отчаянно она кусала локти, что тогда ты так и не сделал ей предложение, когда узнала что ты внук Вальда, — усмехнулась я.   

— Я всегда знал, что есть только одна «моя». И это ты, — прижался он губами к моим волосам. — Просто встретил тебя недавно.

— Когда я была маленькой, так обижалась на это «моя». Всегда отвечала маме: я не твоя, я — своя собственная.

— Ты моя собственная, — улыбнулся Моцарт.

Да кто бы спорил, улыбнулась я в ответ.

Машина как раз затормозила у дома сталинской постройки. Большого, основательного, с полукруглой аркой и колоннами по фасаду.

Моцарт подал мне руку и уверенно позвонил в домофон с камерой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Замок щёлкнул.

Прыгая через две ступеньки, он потянул меня за руку, совсем как тогда, в наше с ним «ограбление». Толкнул входную дверь.

— Привет! — обошёл встретившего нас на пороге Антона, даже не затормозив.

Так и держа меня за руку, он методично открывал каждую из высоких, двустворчатых дверей квартиры.

Пока не нашёл, что искал.

— Ну, здравствуй, папа! — замер он на пороге.

— Ну, здравствуй, сын, — ответил ему сильный мужской голос.

Чего я никак не ожидала, так это того, что он будет в инвалидном кресле.

Но примерно так отца Моцарта я себе и представляла: худое лицо, стареющее красиво и благородно. Заострённые болезнью, но правильные мужественные черты. Аристократически выразительные. Скульптурно угловатые. И сложены таким удивительным образом, словно высечены из идеального куска мрамора рукой мастера уровня не меньше Бернини или Микеланджело.

А ещё они были похожи. Они все. Отец, Моцарт, Антон, что вошёл за нами следом.

И пока я всё это отмечала, их отец опёрся на руку женщины, что стояла рядом, и встал, не сводя с меня глаз. Пронзительно-серых глаз, как у Моцарта, но с голубизной, как у Антона.

— Моя жена, Евгения, — поставил меня перед собой Моцарт. — Мой отец…

— Виктор Вальд, — не дав Сергею договорить, склонил тот голову, тряхнув густыми с серебром седины волосами.

От него невозможно было оторвать глаз. Особенно сейчас, когда он встал во весь свой Моцартовский рост. От этой осанки, которая, наверно, даётся или от природы, или муштрой с раннего детства. От разворота плеч. Посадки головы. Изгибов стройного тела. В дорогом лёгком свитере, строгих брюках, он выглядел ненамного старше своего сорокалетнего сына. Но что-то было в нём настолько завораживающее, воистину дьявольское, сатанинское, что я потеряла дар речи.

Или это имя ввело меня в ступор?

«… жаль только Витеньку. Но вряд ли гордый мальчик обратиться к Шувалову, даже если пойти ему будет некуда…» — вспомнила я.

Моя бабушка знала, о чём говорит.

Наши семьи были связаны куда больше, чем мы себе представляли.

— Значит, Виктор? — усмехнулся Моцарт и перевёл взгляд на женщину. Кивком поздоровался: — Алла.

— Да, я тоже с трудом привыкаю, всё время хочу назвать его Сергей, — улыбнулась она. — Вить, сядь. Не надо геройствовать. И заголяй руку. Пора делать укол.

— Мам, — кинулся Антон, когда она стала помогать мужчине сесть. — Не надо!

— Считаешь, меня это унижает? — улыбнулся Виктор Вальд. — Я стар, болен и слаб. Это факт, сын. Это не может унизить.

— Пересадка прошла не очень гладко, — пояснил Сергею Бринн. — Врачи думали, твоя печень не приживётся. Но обошлось. Хотя процесс выздоровления идёт медленно.

— Ничего, я живучий, — улыбнулся мужчина, закатывая рукав.

Я пожалела, что не вижу сейчас лица Сергея. Впрочем, уверена, я бы всё равно не увидела ни одной эмоции, наверняка он снова включил свой покерфэйс.

Антон предложил нам раздеться. Да и простая вежливость подразумевала, что нам надо выйти на время процедуры.

А Бринн на маму совсем не похож, скользнула я взглядом по женщине, выходя.

Моцарт как раз закрыл за нами дверь, когда в коридоре появилась разгневанная Целестина.

— Мы ждём гостей? — метал молнии её взгляд.

— Уж кто-кто, а ты-то должна знать, — равнодушно пожал плечами Моцарт.

— Надеюсь, это ты знаешь, что делаешь, — смерила она его взглядом. — Их нельзя собирать вместе, — покачала она головой и, блеснув кольцом на безымянном пальце, убрала за ухо чёрные как смоль волосы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Какие же красивые у них с Антоном будут дети, невольно подумала я. 

— И всё же я рискну, — усмехнулся в ответ Сергей.

— Как скажешь. Но считай, что я предупредила, — покачала она головой, и так же стремительно, как появилась, ушла.