Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

— Вы не могли в таком юном возрасте ничем управлять…

— Кроме хрена моего отца, — усмехнулась Марго. — Жадная лживая тварь.

— «Детей Самаэля» возглавляла мать Киры, — закончил свою фразу Моцарт.

— Совершенно верно. Главой организации была её мать, — мазнула она взглядом по Кирке. — Это была её забота кормить ораву дармоедов, возомнивших себя одарёнными и наделёнными уникальными способностями, — её только что не передёрнуло от отвращения. Выдохнув, она допила напиток одним глотком, словно это было не шампанское, а водка. Поставила на стол пустой бокал, взяла следующий. — А я хотела жить в своё удовольствие. Ни от кого не зависеть. Ни в чём не нуждаться. Но просто так никто не собирался делиться со мной денежками. Даже ворованными, как у твоего вонючего папаши, — выплюнула она в сторону Марго, а потом обвела взглядом собравшихся. — И мне приходилось угождать этим старым пердунам, крутиться там, где собирались они, любить то, что любили они, и делать, что скажут.

— Ну прямо Золушка, — парировала Марго. — Только ты, тварь убивала неугодных тебе людей. Детей, беременных женщин. Пусть всегда чужими руками…

— Ну почему же всегда, — хмыкнула та. — Но, знаешь, лес рубят, щепки летят.

Холодок пополз у меня по спине от того как она это сказала.

И он того, что я вдруг увидела.

— Щепки? — ужаснулась я. — Семилетний мальчик, сын Александра Вальда, которого во время ограбления задушили портьерой, он, по-вашему, был просто щепкой?

Не знаю, откуда я это взяла. Не знаю почему, глядя на её ручищи, вдруг увидела, как они затягивают на шее у мальчишки штору. Как он задыхается под плотной тканью, обтягивающей лицо, как пытается вдохнуть. Болтает ногами, пытаясь освободиться.

Всё поплыло у меня перед глазами.

— Жень! — подхватил меня Моцарт.

Кто-то тут же подставил стул. Мне подали стакан с водой. Кубик льда. Чьи-то заботливые руки протёрли им мои виски, шею… и ко мне вернулась ясность сознания.

— Никто не просил его просыпаться, — словно вся эта суета вокруг меня её не касалась, хмыкнула Лилит. — Никто не просил поднимать шум.

— Ты убила Оскара? — прозвучало тихо рядом со мной. Потом заскрипели колёса инвалидного кресла и прозвучало как раскат грома: — Ты, дрянь, убила Оскара?

Марго остолбенела.

Лилит выронила бокал. Он не разбился, упав на ковёр, и его тут же подняли из-под ног и убрали. Но, отдать ей должное, она оказалась дама не робкого десятка.

— Оскар! — хмыкнула она, с трудом скрывая ужас, перекосивший её лицо при виде живого Виктора Вальда. — Какой дурак дал такое громкое имя жалкому болезному сопляку?

— Ты сказала, он испугался и спрятался за штору, но шум поднимать не стал, даже не пикнул, поэтому ты просто показала ему, чтобы он молчал и прошла мимо.  Ты уверила меня, что было именно так, — угрожающе звенел его голос, эхом отражаясь в лёгком звоне хрусталя люстры и бокалов. 

— Конечно, не пикнул. Он и не мог уже пищать. Так, дёргал слабыми ножками, да вдыхал портьерную пыль. У него ведь была аллергия на пыль, бронхиальная астма. Ты прекрасно это знал, Сатана. Да и судмедэксперт, что дал заключение о смерти, всё подтвердил: удушье, приступ астмы, — оскалилась она.

— Но это ты его убила!

— Ой, давай не будем, — скривилась Инга Петровна и едва заметно дёрнула головой в сторону Шувалова. Тот застыл каменным изваянием, но в том, что был замешан, не было сомнений. — Ты тоже поступил по-свински, Сатана. Мы договаривались, что ты отдашь мне всё, себе оставишь только эту мазню, — кивнула она на картины, — что принадлежала твоей мамаше. А ты прихватил и скрипку, и монету, и коробку с бумагами, а потом взял и… внезапно сдох, — засмеялась она нехорошо, истерично. — Совсем как твой слабенький братик. Только с пулей в груди. Ты же сдох, сволочь! — то ли смеялась она, то ли плакала.

— С тобой мы ни о чём не договаривались, — прошипел Вальд. Он встал с кресла. И на фоне его высокой фигуры и его праведного гнева, всё остальное словно померкло, поблёкло и потускнело в зале. — Ты увязалась за мной в Лондон. Якобы помочь, но теперь я точно знаю, что старалась не ради меня, — он повернулся к Шувалову. — Рёбенок-то чем тебе мешал, сукин ты сын?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мне нужны были только документы, — покачал головой граф, даже потряс испуганно, как старый козёл бородой, и попятился от женщины. — Она… Она сама.

— Я сама?! — тут же среагировала она. — Ах ты мудак! Ты должен был на мне жениться, должен был сделать графиней Шуваловой, ёбаный ты пидарас.

— А ты просто найти и привезти мне бумаги…

— Вот эти? — кивнул Моцарт адвокату.

Тот извлёк из папочки то, что столько лет хранилось в жестяной коробке. И Моцарт пригласил Разумовского, что стоял рядом с таким же потрясённым князем Романовым, открыв рот, ознакомиться с ними.

И я бы хотела слышать, о чём они говорят. Хотела видеть своими глазами крах графа Шувалова, который отныне станет никаким не графом, а просто старым пидарасом.

Но я видела совсем другое.   

У меня было чувство, словно меня чем-то накачали. А ведь я не пила даже Киркин чай.

Но я видела.

Видела, как молодой и воистину красивый как дьявол даже в горе, Сатана метался по гостиничному номеру и рвал на себе волосы. Видела, как прятался за старым надгробьем на кладбище, когда в землю опускали маленький гроб. Видела словно своими глазами, как пил и плакал, всё в том же номере, заставленном чёртовыми картинами и прочим хламом стоимостью полмиллиарда долларов, на который он не обращал никакого внимания.

А потом как женщина, сильно похожая на ту, что нарисовала бабушка, отвесила ему пощёчину, и, вырываясь из рук мужчины, что её держал, изрыгала проклятья и вне себя от горя орала, что лучше бы он убил её.

«Я никогда тебя не прощу. Никогда, слышишь! Я всегда буду стоять у тебя за спиной, Виктор Вальд. И ни дай бог когда-нибудь у тебя родятся дети. Обещаю, нет, клянусь, я передушу их всех, одного за другим. Передушу собственными руками. Отпусти, Фил!», — дёрнулась она…  

— Малыш, — испуганное лицо Моцарта словно вывело меня из транса. — Малыш, что с тобой?

— Он думал, что его преследует мачеха, безутешная мать и злобная ведьма, что поклялась отомстить за смерть сына, — подняла я глаза на седеющего Сатану. Тот опёрся на Аллу, бледный и суровый, как полководец, что с высоты взирает на исход битвы, в которой он победил. Сейчас они так были похожи с Моцартом. — А твоя мама, Серёж, уже была беременна тобой. И чтобы тебя, вас защитить, он инсценировал свою смерть и всю жизнь скитался. Мама Киры, тогда ещё глава братства, помогла ему скрыться и замести следы. Ей он отдал всё, кроме тех семи предметов, что спрятали в музее. Всё, что успела прихватить сама Инга в особняке Вадьда, она оставила себе. Но она похватала всякие глупости. Украшения (их не было в описи похищенного). Ту самую прядь волос Наполеона. Всё, что приглянулось ей, в ценностях она не разбиралась.

— Значит, его преследовала не мачеха? — спросил Сергей, подавая мне стакан с водой. — Выпей.

— Нынешняя Лилит, — ответила я, сделав большой глоток. Ласковые руки, что вытерли пот с моего лба, были руки Кирки. — Инга слышала их разговор с мачехой и решила использовать это. Она хотела забрать то, что взял Сатана, когда поняла, как продешевила. Нагайский в итоге умер. Шувалов тоже на ней не женился. Но смерть Виктора Вальда, как и смерть Таты были ему на руку — с ними было похоронено и его прошлое. Из чужого усыновлённого мальчика он превратился в законного сына графа, и эта история перестала его волновать.

— А потом граф поиздержался, старый лорд Вальд умер, объявилась Евангелина, я, даже не подозревая, какие секреты и деньжищи спрятаны в музее, — продолжил Моцарт. — Потом оказалось, что и отец жив. Но откуда ты всё это знаешь? — покачал он головой, глядя на меня.  

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

 — Понятия не имею, — выдохнула я, чувствуя, что у меня совсем не осталось сил, и повернулась к Целестине. Как и Мо, теперь она тоже сидела передо мной на корточках. — Почему я всё это вижу? Кто такой Фил?