Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

выступал в тесном кругу, как в свое время на Ювеналиях. К тому же Тацит подчеркивает, что это всего лишь слухи[1139].

Но были ли это всего лишь слухи? Мысль о том, что Нерон не мог оторваться от зрелища горящего Рима, особенно ночью, не кажется слишком смелой и может быть объяснена простым вуайеризмом. Возможно, взгляд, брошенный Нероном на горящий город, вызвал в нем некое музыкальное вдохновение, из-за чего он облачился в одеяние кифареда и взял в руки кифару. То, что драматический и давно уже ставший общим местом в литературе и искусстве сюжет гибели Трои пришел ему на ум, вполне объяснимо с точки зрения и его мотивации, и его происхождения, ведь род Юлиев, по преданию, происходил из Трои. Как артист, Нерон, вероятно, увидев пожар, пожелал каким-то образом выразить свои эмоции. Как сообщают Ювенал и Кассий Дион, пьеса, действие которой развивалось в цикле троянских легенд, была частью репертуара Нерона[1140]. Премьера состоялась на Нерониях в 65 году. Возможно, она была закончена уже летом 64 года, но лишь задним числом можно было утверждать, что тиран Нерон, несомненно, сделал эту пьесу лучше, вдохновляясь созерцанием океана пламени.

Поджигатель

Поющего Нерона, который занимался искусством, столь презираемым многими, в то время как люди погибали в пламени, нельзя рассматривать в отрыве от еще более важного вопроса: не сам ли Нерон поджег город?

Неясно, когда столь ужасное обвинение было высказано впервые[1141]. По словам Тацита, слухи об этом циркулировали среди римского населения уже вскоре после пожара, но к этому следует относиться с осторожностью, потому что история пожара в Риме, несомненно, имеет множество обратных проекций. Самое раннее отражение в литературе вина Нерона нашла у Плиния Старшего, который примерно через 10 лет после пожара в своей «Естественной истории» выразил сожаление по поводу того, что великолепные деревья на Палатинском холме погибли от огня, и обвинил в этом Нерона[1142]. В «Сильвах» Стация, написанных с благословения Тита Флавия Домициана, прямо говорится об ответственности Нерона за пожар[1143] – по мере развития сюжета Стаций устраивает необычную встречу: в загробной жизни поэт Лукан (племянник Сенеки и придворный Нерона) встречает императора в Тартаре, самой глубокой бездне Аида, где он только и делает, что боится мести духа своей матери[1144]. В глазах Флавиев Нерон не мог выглядеть иначе, поэтому версия поджога не исключалась. В трагедии «Октавия», которая долгое время приписывалась Сенеке, но, несомненно, появилась лишь через несколько десятилетий после его смерти, все становится яснее, но куда более драматичным: «В моем пусть город скоро рухнет пламени, пожары покарают чернь зловредную»[1145], – монолог Нерона, в котором он винит римлян за то, что они приняли сторону отвергнутой им Октавии[1146].

Следующим по этому поводу высказался Тацит, причем как раз он, на первый взгляд, и выглядит неуверенным. Хотя между строк он тонко намекает на вину Нерона (например, упоминая о том, что вторая фаза пожара началась в поместье Тигеллина), тем не менее он пишет, что его источники содержат две версии и сообщают как о преднамеренном поджоге по инициативе императора, так и о случайном возгорании[1147]. У Тацита не было причин щадить Нерона. Однако его читатели, вероятно, не поверили бы ему, назови он без малейшего сомнения императора поджигателем. Возможно, это означает, что вина Нерона в начале II века не была очевидна для всех.

Сдержанность Тацита в вопросе ответственности Нерона за пожар – исключение. Согласно ему, всякий, кто говорил о катастрофе 64 года, автоматически считал Нерона поджигателем. Лишь вскоре после Тацита гораздо менее склонный к аналитике в своих рассказах Светоний представляет это убеждение в виде анекдота: когда некто в разговоре произнес по-гречески: «Когда умру, пусть сгинет мир в огне»[1148], – Нерон лаконично (и тоже по-гречески) ответил: «Нет, пока живу», – и открыто воплотил свои слова в жизнь[1149]. Затем Светоний повествует о слугах Нерона, крадущихся с факелами и горючими материалами в руках. Свидетелями этого были консуляры, то есть люди, достойные внимания читателей из аристократической среды. Вскоре город полыхал на протяжении шести дней и семи ночей.

Наконец, у Кассия Диона вина Нерона не менее очевидна. Примерно через 130 лет после событий осталась только уверенность в том, что император послал в город несколько своих клевретов, замаскированных под пьяных хулиганов и мародеров, которые одновременно совершили поджоги в разных местах[1150]. В V и VI веках еще несколько авторов пишут о Нероне как о поджигателе[1151]. В дальнейшем подобных высказываний больше не было, по-видимому, в этом отпала всякая необходимость. В любом случае у христианских писателей были совсем другие причины ненавидеть Нерона. Но подробнее об этом позже.

С тех пор коллективная память была твердо убеждена в том, что Нерон – это злобный поджигатель, уничтоживший собственную столицу. Когда в марте 1945 года Адольф Гитлер приказал уничтожить всю инфраструктуру на территории рейха, которая могла быть использована в военных целях в ущерб режиму, эта директива вошла в обиход как приказ «Нерон». Выжженная земля в собственной гостиной – ассоциация понятна всем. Однако даже приказ «Нерон» не меняет того факта, что некоторые обстоятельства явно свидетельствуют против ответственности Нерона за пожар 64 года[1152].

Как уже упоминалось, Тацит нигде открыто не обвиняет Нерона в поджоге Рима. Тем не менее с помощью преднамеренных оговорок и намеков Нерон предъявляется читателям в качестве виновника бедствия. Но это не всегда срабатывает, и в итоге именно Тацит приводит косвенные аргументы, оправдывающие Нерона. Он начинает с заявления о том, что пожар начался в одном конкретном месте рядом с Circus Maximus. Действуя таким образом, даже самый неопытный поджигатель вряд ли попытался бы поджечь город-миллионник с целью превратить в руины даже отдаленные районы[1153]. Однако катастрофа разразилась из-за неблагоприятного стечения обстоятельств, где главную роль сыграли сильный ветер и другие случайности, а вовсе не умело организованные поджигатели. И зачем Нерону приказывать своим поджигателям начать именно с подножия Палатина, чтобы императорские дворцы на вершине холма первыми оказались в опасности?

Далее Тацит пишет, что во время пожара были замечены люди, которые якобы разжигали пламя, а не боролись с ним, крича в поднявшейся суматохе, что действуют по приказу[1154]. На протяжении веков эти слова воспринимались как веский аргумент «против», поскольку считалось, что речь идет о приспешниках Нерона, пойманных с поличным. Однако даже Тацит полагает, что эти люди притворялись, будто выполняют чей-то приказ, только для того, чтобы безнаказанно грабить. Однако еще более вероятно, что это были отряды вигилов, которые, контролируя ситуацию, расчищали уже обреченные на гибель в огне улицы