Когда порвется нить - Никки Эрлик

но причина, по которой я хотел сказать несколько слов сегодня вечером, заключается в том, что этот момент, на пороге будущего года, — единственное время, когда весь мир собирается вместе в надежде на новое начало и лучшее завтра. И я как никогда надеюсь на народ нашей великой страны. Я тоже слежу за многочисленными историями и голосами движения #СплетенныеВместе, и я приглашаю вас вложить всю энергию, сострадание, храбрость и, самое главное, надежду в эту кампанию. Я обещаю, что борьба еще не закончена.

После заявления Джонсона толпа еще больше увеличилась, пока один из самых пьяных гостей вечеринки не пробормотал:

— Черт возьми, он классный парень!

— Но, похоже, он знает, что проигрывает.

— Ничего подобного! Разве вы не слышали об огромном мероприятии #СплетенныеВместе в следующем месяце? Говорят, оно пройдет по всему миру. Я слышал, что Джонсон тоже примет участие.

— Это больше похоже на большой пиар-трюк для коротконитных. — Кто-то закатил глаза. — Много шумихи, и все впустую.

— Это намного больше. Сами увидите.

— Не знаю, — протянул парень, повернувшись к Джеку. — Твой дядя, может, и сукин сын, но он, по крайней мере, крут. Он действительно может довести дело до конца. К тому же он до жестокости честен. Это достойно уважения.

Джек неловко переступил с ноги на ногу и с благодарностью отвернулся, отвечая на призыв «Кому текилы?!» из другого конца комнаты. Беседа о политике на этом завершилась.

Прошло несколько недель с тех пор, как Джек в последний раз присутствовал на мероприятиях предвыборной кампании. Тетя лично сообщила ему эту новость, отстранив Джека от участия во всех будущих мероприятиях и предрешив его судьбу неудачника. Отца Джек изредка видел — пока Энтони не было рядом, — но он начал понимать, что семья, которую он теряет сейчас, не стоит того, чтобы по ней тосковать. По крайней мере, больше не стоит. Может быть, когда дедушка Кэл был жив, Хантеры еще выступали за храбрость и страну, но с Энтони и Кэтрин у руля это был чистый эгоизм, победа любой ценой. Хавьер был единственным, кто действительно достойно продолжал наследие Хантеров, посвятив всю свою жизнь служению, несмотря на несправедливость короткой нити.

Перед тем как покинуть квартиру Джека в последний раз, Кэтрин даже попыталась оправдать своего мужа.

— Послушай, Джек, я знаю, что тебе невероятно тяжело, — сказала она. — Но ты должен мне поверить, твой дядя знает, что не все коротконитные плохи. Он просто пытается защитить нас от тех, кто опасен.

Защитник Энтони. Хранитель длиннонитных. Человек, который будет оберегать Америку и будет править железной рукой.

В последнее время кое-что изменилось, отрицать это было невозможно. И быть может, то, что Джек прервал митинг своего дяди, сыграло в этом не последнюю роль. «Но Энтони по-прежнему не остановить, — думал Джек, — сколько бы раз ни набирали на клавиатуре #СплетенныеВместе, каким бы масштабным ни было это загадочное событие, какие бы надежды ни питал Джонсон».

И все же невероятно, что одно подлое, но умно построенное выступление — речь Энтони со своей нитью в июне — за последние полгода создало невероятный ажиотаж. А тем временем перестрелки и взрывы пугали людей, показывая, что никто не может чувствовать себя в безопасности, когда неудавшаяся стрельба на Манхэттене превратила Энтони в героя, когда короткая нить Уэса Джонсона сделала его слабым в глазах избирателей и когда многие из обиженных жизнью длиннонитных послушали Энтони и наконец-то почувствовали себя сильнее за счет своих братьев-коротконитных.

Разве сможет это новое движение, только набирающее силу, обратить эту волну вспять?

Когда все гости вечеринки выпили по рюмке текилы, Джек и Хави остались одни.

— Я собирался позвонить, — сказал Хави. — Но нас так завалили учебой. Это мой первый отпуск за несколько месяцев.

— Похоже, все идет очень хорошо, — заметил Джек.

— Так и есть, — улыбнулся Хави. — Ну и как, сильно разозлился твой дядя после того, что ты сделал?

— Я думаю, он полностью отказался от меня как от своего племянника, — сказал Джек. — Но, по крайней мере, он перестал говорить о моей нити.

Хави кивнул.

— Знаешь, однажды ты сказал мне, что я в два раза лучше тебя, но для того, что ты сделал, бесспорно, нужны стальные нервы, — проговорил он, смеясь.

Отголоски их ссоры все еще витали в воздухе, придавая словам оттенки неловкости, которой раньше не было, и Джек задавался вопросом, вернется ли когда-нибудь все на круги своя, к той гладкости и легкости, которая возникла между ними в первые дни дружбы.

— Слушай, а тот старый бар для ветеранов не где-то здесь? — спросил Джек. — Не хочешь выпить пива?

Они незаметно взяли свои пальто и выскользнули через парадную дверь.

Всего в нескольких кварталах находилась старинная пивная, со стенами из темного дерева, темно-зелеными кабинами и всевозможной военной атрибутикой, свисающей с потолка. Заведение посещали почти исключительно ветераны боевых действий, и всякий раз, когда Джек и Хави входили в бар в своей форме или в старом облачении, еще с академии, их приветствовали, приподнимая фуражки и поднимая кружки. Хави был в своей армейской куртке, так что сегодняшний вечер не станет исключением.

Толпа в баре была меньше, чем обычно, в основном собрались крепкие мужчины в фуражках с символами войск, побывавших во Вьетнаме или Корее, и несколько молодых солдат в камуфляже.

На экранах телевизоров, расположенных над головами, известные личности размышляли о завершающемся годе.

— Ну, сказать, что этот год был знаменательным, было бы преуменьшением, — пошутил один из хорошо одетых мужчин. — Будем надеяться, что следующий не принесет никаких новых сюрпризов.

Джек и Хави устроились в кабинке и провели следующий час, вспоминая студенческие годы: экзамены, которые они чуть не провалили, девушек, которых они должны были пригласить на свидание, дни тренировок, когда им надрали задницы так сильно, что больно было сидеть и вставать. Воспоминания почему-то казались более далеким прошлым, чем было на самом деле, и Джек решил, что это и есть взрослая жизнь, потому что жизнь течет гораздо быстрее, когда взрослеешь.

В конце концов именно Джек заговорил о последней ссоре.

— Мне жаль, что я так долго не мог ничего сделать, — сказал он. — Я очень хотел сделать хоть что-нибудь.

— И многое еще предстоит