Главный рубильник. Расцвет и гибель информационных империй от радио до интернета - Тим Ву

Конечно, структурные меры, по общему согласию, остаются крайним шагом, и, учитывая уникальную власть государства, так и должно быть. Отраслевую концентрацию следует насильно разбивать, только когда более консервативные меры исчерпали себя. Однако без этой высшей угрозы более консервативный подход имеет мало шансов на успех. Та же самая брезгливость, которая уже практически вынесла раздробление за пределы инструментария регуляторов, также привела к тому, что среди менее радикальных вариантов оказалось больше пряников, нежели кнутов. Схемы, призванные стимулировать или оберегать конкуренцию, или, что еще опаснее, новые документы, предназначенные в поддержку конкуренции, мало помогают ограничить монополиста, но создают для него новые способы погубить своих соперников.

Хотя государству принадлежит критически важная роль в качестве преграды и противовеса бизнесу, основные надежды на внедрение активного режима разграничений все же связаны не с правительством. Копнув глубже, мы обнаружим этический принцип, которого требует общество и который воплощается в нормах поведения внутри отрасли. Он так же важен, как и всякий другой регуляторный принцип (осуществляемый либо кнутом, либо пряником). Возможно, это покажется маловероятным, а то и безнадежно наивным, но бывают ситуации, когда общественное осуждение может стоить компании так же дорого, как крупные штрафы или судебное разбирательство. (Например, представьте себе, что производителя детского аспирина уличили в фальсификации товара: на компании будет поставлен крест еще до того, как документы по делу попадут в первую инстанцию.) Чтобы закон по-настоящему укоренился, очень важно его соответствие тому, что в обществе считается верным и справедливым.

Когда речь идет о действиях корпораций, имеющих дело с созданием или передачей информации (в отличие от компаний, которые занимаются обычными товарами), общество, пожалуй, склонно более открыто выражать свое мнение и критику. Никогда еще это не проявлялось так ярко, как в эпоху интернета, когда потоки информации стали еще более тесно и неразрывно связаны с жизнью личности. (Вспомним реакцию в первой половине 2011 г. на взлом и последующее отключение сети Sony Playstation — при всем уважении к любителям игры Mortal Kombat, ее едва ли можно назвать монополией или жизненно важной необходимостью ежедневного использования.) Неписаные нормы, которые стали практически универсальными в XXI в., относятся не только к надежности услуг, но и к крайне порицаемым практикам, таким как блокирование сайтов, фильтрация контента и цензура в широком смысле слова. Поэтому, стоит прозвучать обвинению, что телефонная или кабельная компания блокирует сайты, и она обычно тут же отрицает это или перекладывает ответственность на чиновников низкого уровня. Едва ли сегодня кто-нибудь решится нахально отстаивать свое право блокировать контент или осуществлять цензуру, как делал в прошлом тот же Кинотрест. Только соображениями плохой репутации можно объяснить, почему информационные компании воздерживаются от всевозможного вреда, который они могли бы нанести конкурентам и клиентам. Порой кабельные операторы сохраняют каналы, которые грубый расчет повелел бы заблокировать. Подобным образом Apple, создательница iPhone, подверглась осуждению за блокирование приложений типа Skype из-за того, что они конкурировали с ее собственными услугами, и в итоге ей пришлось уступить давлению общества. Verizon, настоящее дитя Bell, задабривает общественное мнение, объявляя себя «открытой» компанией. Разумеется, мы стали бы свидетелями куда большего количества злоупотреблений, если бы вдобавок к этому не осуществлялась регуляция. Но скорость, с которой компанию может приструнить негативная реакция в СМИ, просто не имеет себе равных.

Нужно помнить, что стремление построить информационную империю не сводится к простой жадности или извращенной мании величия, как у злодеев из саги о Джеймсе Бонде. В истории этих отраслей неизменно наблюдаются идеализм и утопическое мышление, даже если они периодически воплощаются не самым лучшим образом. Мотивация информационных магнатов почти никогда не ограничивается тщеславием и продажностью. Дай им волю, и мы бы сейчас не обсуждали достоинства открытых систем по сравнению с закрытыми — жребий был бы давно брошен. Что бы общего они ни имели с хозяевами промышленных отраслей прошлого, магнаты этой породы не настроены губить своих работников и отравлять реки. Бизнесмены с Уолл-стрит, возможно, превратили доверие и ответственность в выбор глупцов, но Кремниевая долина пока не обнаруживает склонности к подобному. В целом властелины информации еще не избавились от лучших сторон своей природы. Если римская концепция добродетельного правления где-то и воспроизводится, так это здесь — таким образом, у нас есть законный повод для оптимизма. Ведь неважно, сколько регуляторных оков нам удастся наложить: все равно люди, управляющие сегодняшними и завтрашними информационными империями, будут неизбежно иметь огромную власть над тем, насколько свободно мы сможем самовыражаться.

Но добродетель без восхищения сохранять тяжелее всего. Поэтому крайне важна энергичная культивация «информационной морали» в широком общественном мнении. Мы всегда были заинтересованной стороной в судьбе информационных империй, но сегодня это еще более очевидно, чем раньше. Возможно, причина в том, что в определенном смысле мы сами превратились в «киборгов», которых придумали первопроходцы компьютерной сферы: наши портативные устройства стали почти что нашими протезами, а наши инструменты — частью нас самих. Сегодня, как никогда ранее, технология стала персональной. Отсюда и происходит общее убеждение, что блокировать контент неправильно, а студии не должны подвергать фильмы цензуре, если те касаются болезненных тем. И это убеждение сыграет бо́льшую роль в сохранении нашей свободы, чем целая армия регуляторов.

Действительно ли наша эпоха другая?

Здесь, в самом конце книги, нужно вернуться к большому вопросу, поставленному в начале: правда ли, что с интернетом все окажется иначе? Или ему суждено преобразоваться в несколько гигантских многоуровневых монополий, которые будут иметь полный контроль над тем, что мы видим и слышим? А может, во Всемирной сети от рождения заложено качество, которое выведет ее — и нас вместе с ней — на другую дорогу?

«Цифровой рубильник переключен, и теперь все поменялось», — пишет Скотт Вулли в своей рецензии на эту книгу в Fortune. Этот ответ отражает расхожее мнение, особенно в Кремниевой долине. С приходом интернета мы спасены, и теперь, словно после воскрешения Христа, мир никогда не будет прежним.

И все же утверждение об исключительности интернета не так однозначно. Эта книга демонстрирует одну важную вещь: на протяжении долгого времени конкуренция в информационных отраслях была скорее исключением, а вот монополия — правилом. Кроме коротких периодов открытости, порожденных новыми изобретениями или антимонопольным раздроблением, историю делали доминирующие гиганты. Есть большие основания полагать, что ничто не ново в этом мире и великая Всемирная сеть так же подвержена монополизации, как и ее предшественники.

Теория Кремниевой долины, классический шумпетерский вариант, предполагает, что мы прошли этот этап, потому что сегодня у нас есть целая социальная группа профессиональных предпринимателей-компьютерщиков, которые в союзе с состоятельными венчурными инвесторами имеют возможности и неутолимое желание бросать вызов стагнирующим монополиям и существующему порядку вещей, ведя вечную борьбу за вечный мир. Согласно этой теории, каждый месяц появляются новые соперники и какая-либо компания не может долго доминировать на рынке. Ведь то был XX в., а сегодня — уже XXI.

И все же действительно ли ситуация так уж поменялась? При всей своей уникальности интернет, как любая сеть, подвержен законам сетевой экономики, а они гласят: централизованный контроль приводит к росту эффективности. Главная история XX в. — экономия масштаба — уже разворачивается в новом столетии. AT&T и ее порой союзник, порой соперник Verizon, старающиеся консолидировать беспроводную связь, стремятся доказать: крупные сети под единым контролем естественным образом приведут к увеличению скорости и лучшему покрытию сети. (В отличие от них, потенциальные преимущества открытости остаются умозрительными: как мы можем рассчитать упущенную прибыль от инноваций, которые не реализованы, или от теории, которая не получила распространения, или от песни, которую никто не послушал?)

Еще важнее преимуществ экономии и функциональности является основополагающий принцип сетевой экономики — так называемый сетевой эффект, или сетевая экстерналия. Это простая, но мощная идея: в отличие от львиной доли продуктов, сеть становится тем ценнее, чем больше людей ее используют. Никто не будет регистрироваться в социальной сети, если там нет других пользователей. А сеть, которой пользуются все, стоит несоизмеримо больше, чем суммарная стоимость сотни сетей поменьше, общее количество пользователей которых равняется аудитории первой сети. Таким образом, рост сети больше влияет на стоимость, чем просто продажа обычных товаров. Это способ сетевого самоукрепления и даже самосовершенствования. Анализируя триллионы запросов, Google постоянно оттачивает свою поисковую систему, с каждым днем все лучше — лучше, чем все ее конкуренты, — понимая, что́ на самом деле ищут люди.