Мост через огненную реку - Елена Прудникова

Он замолчал, но по-прежнему сжимал плечо Энтони. Бейсингем молчал, молчал долго. Потом безжизненным голосом сказал:

– Ничего я такого не знаю. Я просто пожалел тебя тогда. Но если ты считаешь, что так надо… Терри, эта пытка будет на твоей совести…

– Хорошо, пусть на моей, – согласился Гален.

– У тебя есть водка?

– Тайтари…

– Давай!

…Через час все было позади. Энтони лежал, уткнувшись лицом в подушку. Гален, сидевший на постели, вытянул ноги и легким движением поднялся.

– Ну ладно, генерал Бейсингем, хватит страдать. Мало воды – засуха, много – потоп.

Энтони поднял голову. Таким он Галена еще не видел. Углы губ приподнялись в мрачной усмешке, суженные глаза глядели вдаль, за окно, где в темном воздухе медленно кружились хлопья снега, кулаки сжаты так, что вздулись жилы.

– Терри, – окликнул он друга.

Гален тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и налил вина – серебряная цепочка на смуглой руке дрожала, и вино выплеснулось на стол. Генерал постоял несколько секунд, снова присел на постель, протянул Бейсингему стакан.

– Я тоже человек, – сказал он в пространство. – Ну да ладно… Теперь я вижу, что был прав, но вопросов все равно больше, чем ответов. То, что это не трогарские пыточные умельцы, я понял сразу. Во всех западных странах, которые я знаю, все просто: там пугают, жгут, уродуют, и ни в одной из этих тюрем с тобой бы не справились, убили бы, но не справились. Судя по тому, что ты рассказал, палач был тайский. Но вот кто им руководил… – он замолк, призадумавшись.

– Что ты имеешь в виду? – Теодор промедлил с ответом, и Энтони нетерпеливо стукнул кулаком по стене. – Да не говори ты загадками!

Внезапно Гален расхохотался, и Бейсингем разозлился еще больше. Если бы он мог встать, то схватил бы цыгана за горло и вытряс из него все его гениальные соображения. Но встать он не мог, оставалось лишь метать глазами молнии.

– А неплохой я лекарь, – немного просмеявшись, сказал Теодор. – Оживаешь прямо на глазах! Сейчас драться полезешь. Ладно, не злись… Я вот чего не понимаю. У тайского палача ты на первом же допросе признался бы в чем угодно: что ты Господь Бог и дьявол в одном лице, что ты выкапываешь из могил девственниц и объедаешь у них груди – да что бы велели, в том бы и признался. Но этого им было не надо. Тебя месяц пытали вполсилы…

– Что? – выдавил из себя Энтони, потрясенно глядя на Галена.

– Вполсилы, Тони. Уж я-то знаю. Так, чтобы ты мог держаться. Тебя выматывали с таким расчетом, чтобы ты не наклепал на себя невесть что под рукой палача, а обессилел и сдался сам. И, как только это произошло, сразу же все прекратилось. Причем как гениально все задумано и как мастерски проведено! Чего стоит один тот стражник, который тебя с ложечки кормил!

– А что, он не… – начал Бейсингем.

– Конечно! – усмехнулся Гален. – Никакое это не участие. Ты думаешь, тебя сломали на том допросе? Нет, дорогой мой! Все это было подготовкой, а сломали тебя, когда уговорили поесть. Так?

– Да, пожалуй… – кивнул Энтони.

– Понять-то я это понимаю, но вот придумать такое не смог бы. Это как с той цыганкой в Трире – я ведь не мальчик, а поймали, как птицу на клей, – Гален поморщился, отгоняя неприятное воспоминание. – И если бы все пошло по их плану, сейчас я увидел бы возле королевы красивую куклу с мертвыми глазами по имени Энтони Бейсингем.

– Но зачем? – Бейсингем крикнул так, что забыл про осторожность, закашлялся и долго не мог отдышаться. – Зачем? Я ничего не понимаю, Терри, это-то и страшно. Я – простой генерал, ничего особенного собой не представляю, разве что в постели неплох. Ничего, кроме мести, мне в голову не приходит, но если она не насытилась тем, что было – я пропал…

И вдруг он осекся, примолк. Теодор не торопил его, молча ожидая продолжения, а Энтони вспомнил тюрьму и тот странный разговор, который ему, полубезумному от пыток, то ли в бреду привиделся, то ли наяву случился. Он и сейчас не придавал ему большого значения, тем более что не был уверен в том, что все это происходило в действительности, но Гален, выслушав его, вскочил как подброшенный.

– Дорогой товар, говоришь? Время, говоришь, упущено? Жаль, что оспа не испортила? Тони, где твоя голова?! Какая, к чертям, месть?!! Да они с тебя пылинки сдувать будут, если найдут! Ты им очень нужен – уж не знаю, зачем, хотя подозреваю, в чем дело, оспа мне мысль подала… Не по-трогарски это, да и не по-имперски, а вот на Востоке имело бы смысл… У вас при дворе люди оттуда не болтаются?

– Не видел… – Энтони задумался, припоминая. – Разве что послы, но и те редко бывают, им с нами скучно. Тай-цы вина не пьют, а эзрийцы говорят, что не привыкли быть с женщинами в одном собрании… А что на Востоке есть такого, чего у нас нет?

– Много чего. В частности, там красота не просто услада для глаз, а имеет свой материальный смысл. Красота – это благоволение богов. У нас, чтобы снискать небесную милость, жертвуют на церковь, а там покупают красивых коней и слуг. А чтобы заполучить в военачальники такого, как ты, эмир Дар-Эзры, например, отдал бы хороший город, не считая жителей, а может быть, и не один. И его совершенно не волновало бы, как ты воюешь – это мне надо стараться самому, а за тебя сражались бы духи войны. Так что с их точки зрения ты – безумно дорогой товар, который надо беречь. Уверен, что у тебя, после всех пыток, ни одного рубца не осталось. Так?

– Тогда зачем все это вообще понадобилось?!

– Я полагаю, что тебя просто объезжали, как жеребца, приводили к повиновению. Жестоко приводили, да – ну а как с тобой иначе справишься? И если бы королевский шпик пива не любил… Знаешь, надо бы о нем позаботиться, если он еще живой, заслужил парень!

– Если все так – я пропал… – безнадежно проговорил Энтони. – Разве что кислотой в лицо плеснуть, чтоб отстали…

– Черта с два! – рявкнул Гален. – Еще не хватало – такой портрет портить! Нет, сделаем по-другому. Через восемь дней я уеду и увезу тебя с собой – пусть кто-нибудь только попробует заглянуть ко мне в карету! К весне ты поправишься, а там видно будет. Мир большой. Хочешь, отработаем взаимодействие и будем продавать две шпаги вместо одной, не хочешь – найдешь себе что-нибудь еще. Земли твои – наследственные, ведь так? Собирать подати с них ты сможешь откуда угодно. А ваша красотка королева пусть поищет себе кого-нибудь другого и для любви, и для войны.

– Мне надо подумать, – сказал Бейсингем.

Теперь в его голосе не было и следа растерянности или страха. Гален снова усмехнулся, но ничего не сказал, а, устроившись поудобнее, продолжал потягивать вино. В комнате повисла тишина. Через пару минут Бейсингем повернулся к другу: