Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века - Лекха Вильевна Жукова

братские собрания военного духовенства начали проводиться еще с 1888 г., со времени назначения протоиерея Александра (Желобовского) главным священником армии и флота. Одним из инициаторов этих собраний был ближайший сподвижник протопресвитера – Алексей (Ставровский), поставленный благочинным петербургских и новгородских церквей армейского ведомства. Вначале встречи носили камерный характер – собирались на квартирах Алексея (Ставровского) и Александра (Желобовского), участников было немного. Между тем вопросы, которые обсуждались, были чрезвычайно важны. Именно в это время вырабатываются основы Положения об управлении военным и морским духовенством.

Наконец, 12 июня 1890 г. проект «Положения об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств» был утвержден[971]. Протопресвитером военного духовенства был поставлен Александр (Желобовский).

Одной из актуальных задач момента была необходимость консолидации военного духовенства.

Предстояла огромная работа с кадрами. Нужно было набирать грамотных и молодых священнослужителей, умеющих работать с нижними чинами и ладить с военным начальством.

Одним из способов сплочения военного духовенства стали братские собрания.

Вскоре во встречах стали принимать участие не только благочинные, но и иереи, диаконы, псаломщики из отдаленных местностей. Приезжих священников на первых порах было немного. Впервые приезд военных пастырей из других благочиний (из Москвы – прот. Александр (Копытовский), с. Медведь – прот. Александр (Покровский) и Ченстохово – св. Алексей (Любомудров)) был отмечен на собрании 10 октября 1891 г. В дальнейшем количество приезжих значительно возрастает. Некоторые пастыри приезжают довольно регулярно. Например, с 1893 г. не пропустил ни одного собрания Николай (Каллистов).

Таким образом, братское собрание перестает быть встречами только петербургского духовенства, или собраниями благочинных, но становится общим учреждением для коллегиального обсуждения вопросов служения военного духовенства. Однако отдаленность Петербурга все же создавала известные затруднения для пастырей, совершавших поездку в Петербург полностью за свой счет. Выходом из сложившейся ситуации стала присылка в духовное правление при протопресвитере рапортов, вопросов и писем священников «с мест». Они выносились на обсуждение очередного собрания, и решения по ним сообщались отправителям. Кроме того, отчеты о собраниях регулярно помещались в «Вестнике военного духовенства».

Петербургские собрания происходили периодически – два-три раза в год, в основном – в феврале и октябре (ноябре), иногда – в апреле (мае). Обычно первое собрание в году открывалось речью протопресвитера об объезде подведомых ему церквей военного округа. Однако вопросов, требовавших обсуждения, становилось все больше. На «местах» также начинают организовываться братские собрания. Очевидно, первые местные братские собрания были обусловлены поездками протопресвитера в подведомые ему церкви. Постепенно «прежде небывалые» братские собрания были введены в больших городах, где «военные гарнизоны многочисленны»[972]. Со своей стороны, протопресвитер не оставлял вниманием эти местные собрания. Вопросы, обсуждавшиеся на них, не только публиковались на страницах «Вестника», докладывались на петербургских братских собраниях, разъяснялись протопресвитером[973], но и инициировали дополнительные меры из центра. Таким образом, местные братские собрания стали «одним из верных путей как для возможно более тесного объединения пастырей, служащих в одной дивизии, так и для совместного обсуждения и решения возникающих иногда недоумений и вопросов пастырской практики»[974].

Большинство исследователей военного духовенства, касаясь братских собраний, отмечают, что решения их не имели законной силы. Однако необходимо отметить, что проекты, выносившиеся на обсуждение братских собраний, нередко впоследствии закреплялись соответствующими указами и распоряжениями и реализовывались на практике.

Вопросы, обсуждавшиеся на братских собраниях, можно разделить на несколько групп.

Во-первых, на братских собраниях обсуждались вопросы общегосударственного значения, такие, например, как революционное брожение в войсках и связанные с эти проблемы пастырской деятельности, смерть Александра III и восхождение на престол Николая II, а также «разные нецерковные вопросы»[975].

Во-вторых, обсуждались вопросы общецерковные (закон о веротерпимости, борьба с сектантами, взаимоотношение с католиками и т. д.).

Важными вопросами, неоднократно поднимавшимся на собраниях, были практика служения священников на войне, вопросы о пастырских обязанностях военных священников, о военных соборах, о военных благочиниях, правах и обязанностях благочинных.

Одной из самых часто обсуждавшихся тем на братских собраниях была благотворительность.

Военное духовенство активно участвовало и в целевых сборах средств, и в благотворительных инициативах, выдвигавшихся как августейшими особами, Св. Синодом, так и военным ведомством.

Так, 7 февраля 1895 г. на собрании обсуждался вопрос об увековечении памяти Александра III. В этой связи в здании военной богадельни была учреждена стипендия имени покойного государя для одного инвалида[976]. Кроме того, «по мысли августейшего главнокомандующего <…> в память покойного государя» было принято решение о сооружении на военных кладбищах двух церквей «на кружечные сборы и на добровольные пожертвования».

Еще одной «мемориальной» кампанией стал сбор пожертвований на памятник А. В. Суворову. Присутствовавшим на собрании был передан подписной лист, а затем о. Федору (Боголюбову) было поручено организовать сбор пожертвований по этому листу в духовном правлении[977].

К собственно благотворительным акциям можно отнести сбор средств на братском собрании 29 мая 1897 г. – прямо во время собрания, после сообщения протопресвитера о поездке в г. Юрьев, где произошло крушение поезда, сопровождавшееся значительными жертвами, был начат сбор средств в помощь пострадавшим[978].

Во время Русско-японской войны военное духовенство включается в общую кампанию сбора средств в помощь пострадавшим в войне. Инициатива при этом, с одной стороны, выдвигается протопресвитером без отсылок к высочайшим указам или начальственным распоряжениям. С другой стороны, обсуждение самого предложения об отчислении средств на потребности войны не предполагается – речь идет только об уточнении размеров этих отчислений. «Постановлено, чтобы протоиереи, священники и штатные диаконы представляли ежемесячно свои взносы чрез о. благочинных в размере 2 % от своего жалованья, освободив от обязательного отчисления нештатных 206 диаконов и псаломщиков и предоставив делать взносы чрез полковых казначеев тем военно-духовным лицам, которые уже вместе с своими полками участвуют в ежемесячном пожертвовании определенной суммы на военные потребности»[979].

Важной инициативой, обсуждавшейся на братских собраниях, стало устройство церковно-приходских школ, где обучались не только дети военных.

Одной из «образцовых» стала школа, устроенная священником Александром (Гнедовским) в Дилижане. При постройке новых помещений для полка Александру (Гнедовскому) разрешили воспользоваться освободившимся помещением. Вначале, хотя других школ поблизости не было, учеников приходило совсем немного, но уже через полгода количество учащихся перевалило за сотню. Обучение было бесплатным. Поскольку в школе обучались не только русские и православные, изначально пришлось вести пропаганду среди сектантов, опасавшихся отправлять своих детей в православное учебное заведение. Обучение в школе инородцев заставило священника пойти на сокращение в выделенных для них классах преподавания Закона Божьего и искать учителей для инородцев[980].

В это же время начинается устройство церковно-приходской школы при карском военно-крепостном соборе, причем «начальник штаба