Берта Исла - Хавьер Мариас

протесты в Буэнос-Айресе. Каждый день я покупала по две-три английских газеты и жадно проглатывала новости. Правда, иногда думала, что делаю это напрасно и что Томаса, надо надеяться, эта война не коснулась, как он мне намекнул. Но моя тревога, естественно, меньше не становилась и не могла стать меньше. Я уже не сомневалась, что да, его внезапный отъезд 4 апреля так или иначе был связан с войной, во всяком случае, он ни разу не позвонил мне из министерства, или из МИ-6, или откуда угодно еще, как наверняка поступил бы, если бы находился в Лондоне, дожидаясь задания, даже если бы пробыл там всего несколько дней. Я пришла к выводу, что, как только он приземлился в Лондоне, его перебросили в другое место, а самым срочным делом тогда были оккупированные острова и последние события – именно это заботило несгибаемую Тэтчер и ее кабинет, а также армию, Королевские военно-воздушные силы, военный флот, дипломатов и спецслужбы. Но прав был, наверное, и Томас: все остальное тоже не останавливается, враги не дремлют (а скорее набираются сил), и нельзя, как мне кажется, расслабляться ни на одном из других фронтов, какими бы второстепенными или маловажными они ни выглядели. Хотя в общем и целом я ничего не знала, как всегда, ничего. Я решила следить за ходом войны шаг за шагом, а она была настолько необычной, что держала в напряжении всех – начиная с Рейгана и кончая папой-путешественником Войтылой.

Второе мая стало для меня днем великой печали и великого утешения. Атомная подлодка “Конкерор” потопила аргентинский крейсер “Генерал Бельграно” – погибли более трехсот членов экипажа. Меня сильно опечалила эта цифра, но я подумала, что было бы куда хуже, если бы погибли британцы. К тому же я не могла исключить, что на одном из британских кораблей находится Томас. Четвертого мая легче мне не стало: аргентинские штурмовики с новейшими ракетами “Экзосет” потопили эсминец “Шеффилд”, и на сей раз погибли двадцать британских моряков. Кто знает, не оказался ли среди них и переводчик, переговорщик и шпион, отправленный в этот район?

Десятого мая фрегат “Алакрити” потопил аргентинский транспорт “Исла-де-лос-Эстадос” – погибли капитан и двадцать один моряк. Людей было жалко, но я опять вздохнула с облегчением, пересилившим жалость. Мало того, я уже всей душой желала, чтобы Англия как можно скорее разгромила эту преступную Аргентину, которой управляли военные, даже если жертвами станет много несчастных солдат, зато перестанут гибнуть другие и восстановится мир. Мое внимание привлекали скорее неудачи, чем успехи, скорее неблагоприятные для “наших” ситуации, чем их победы, то есть то, что несло в себе несомненную опасность и грозило несомненными потерями.

Двадцатого, двадцать четвертого и двадцать пятого мая я пережила глубочайшее потрясение: затонул британский фрегат “Алакрити”, и были сбиты три самолета “Харриер”, а также два вертолета – и это только в первый день; я тут же предположила, что Томаса могли переправлять с места на место по воздуху; во второй день в каком-то там заливе пошел ко дну фрегат “Антилопа”; на третий аргентинские самолеты потопили эсминец “Ковентри” и сухогруз “Атлантик Конвейер”. Число погибших не уточнялось, или Тэтчер, которой, как я только что прочитала, не нравилось слушать “печальные истории” – а я думаю, что ей скорее не нравилось их сообщать, – предпочла, чтобы такие сведения до поры до времени оставались закрытыми.

Войну выигрывали англичане – да они наверняка и не могли ее не выиграть, это было только вопросом времени, однако не без серьезных потерь. Я стала фанаткой Navy[37] и следила за их действиями по телевизору и газетам – вопреки моей растущей неприязни к Тэтчер и к фольклорной Великобритании, воинственной, неистовой и всегда рвущейся в бой. Каждое массовое действо и ликование на улицах Англии вызывали у меня стыд за англичан, а может и за себя, потому, наверное, что я все-таки принадлежала Европе (американцы обычно ведут себя более театрально и бурно, и у них подобные проявления чувств не так удивляют). Что не помешало мне 8 июня проклинать на чем свет стоит аргентинцев, потопивших десантный корабль “Сэр Галахэд”, а 12 июня я совсем пала духом после сообщения о том, что выведен из строя эсминец “Гламорган” и погибли тринадцать членов экипажа.

Все эти потери позднее отнесут к так называемым издержкам профессии, и о погибших быстро забудут все, кроме родственников, то есть гибель людей посчитают мелкой неприятностью на фоне войны в целом; но пока она продолжалась, все, что мешало ее закончить, приводило меня в отчаяние. Папа римский Иоанн Павел II прибыл в Буэнос-Айрес 11 июня, чтобы молиться о мире перед экзальтированной толпой. Но днем раньше, как и днем позже, те, кто с огромным воодушевлением слушали его проповедь, снова шли на улицу с военными лозунгами и призывами к мести. Двадцать восьмого мая папа посетил Лондон, где на него не обратили большого внимания (по сравнению с Аргентиной, само собой разумеется).

Каждодневное напряжение вымотало меня до предела – два с половиной месяца постоянного страха и постоянной нервотрепки кажутся нескончаемыми. Очень редко удавалось устроить себе передышку, я старалась думать – хотя утешение получалось слабым, – что Томас находится где-то в другом месте, например в одной из Прибалтийских стран, или арабских, или в Восточной Германии, или в опасной Северной Ирландии. Однако о ней я предпочитала поскорее забыть – и не только из-за того, что уже говорила раньше. Какое-то время назад (возможно, уже миновал 1982 год, но, скорее всего, это случилось раньше) на первых полосах нескольких газет появилась самая ужасная из виденных мною в жизни фотографий. Я едва скользнула по ней взглядом и поспешно перевернула страницу, а потом, в тот же день, так и не прочитав, выкинула газету, но все равно, даже беглого взгляда хватило, чтобы в памяти моей отпечаталась та картина, и она часто всплывает у меня перед глазами – до сих пор. Не знаю где – в Белфасте, Дерри или каком-то поселке – бесчинствующая толпа напала на английского солдата и содрала с него кожу; остается надеяться, что он к тому моменту был уже мертв, но подробности я читать не решилась (только подпись к фотографии). Кажется, солдат лежал на животе, раскинув руки, как распятый святой Андрей Первозванный; по логике вещей, он был голый или полуголый, лежал у стены, или у кучи шин, или у пивных бочек, не знаю, второй раз открыть фотографию я просто не смогла; сейчас, когда появился интернет, все легко вернуть, ничего не пропадает. Вокруг стояли люди, он был