Берта Исла - Хавьер Мариас

еще до рассвета и таким образом избежать сражения, в котором солдаты лишились бы голов, или ног, или рук? В таком случае ему тоже не подобало бы наказывать виновных? То есть он должен был бы пропустить мимо ушей услышанное и забыть о нем? Как ему следовало бы поступить? Ответь! Позволить убить себя без сопротивления в своем шатре, заснуть, чтобы никогда не проснуться, покорно ждать появления вооруженных кинжалами солдат?

Томас улыбнулся, на сей раз гораздо веселее, словно мои рассуждения позабавили его или ободрили. Кажется, ему было хорошо со мной, как и с самого начала, и никуда это не ушло. Нам было хорошо вместе, несмотря на туманы и дымные завесы, вечно нас окружающие. Несмотря на то, что взгляду моему было доступно так мало, да, несмотря ни на что. Словно я смотрела на его жизнь только одним глазом, а на другой ослепла. Иногда я терпела с трудом, но все равно терпела. И продолжала любить его, хотя не всегда безупречно, коль скоро к любви примешивались и разные другие чувства – впрочем, как оно бывает и у всех. Нет, как оно бывает у тех, кто любит по-настоящему. Я предпочла бы скорее отказаться от некой части Томаса, чем потерять его совсем, чем остаться лишь с воспоминанием о нем.

– Нет, это бы полностью изменило ситуацию. Если бы дело обстояло так, Уильямс и два других уже были бы не его людьми, а стали бы ему врагами. И если бы в ту ночь король заподозрил, что плетется заговор с целью убить его и тем самым избежать сражения, он бы имел полное право тайком, скрыв лицо, разведать планы солдат, офицеров и знати, чьи угодно планы. Они считались бы подлецами и не заслуживали бы особых церемоний. И капитан-флюгер был бы прав, напоминая о законах военного времени и требуя казни. Лишить предателей жизни было бы разумно и правильно, пока они не причинили вред Королевству.

Я не могла не вспомнить “социалов” Франко. Все можно оправдать, встав на ту или иную точку зрения, а у каждого она своя, и не так трудно убедить себя в собственной правоте. Но я на этом не остановилась, наоборот, мне захотелось поскорее выплеснуть наружу недавнюю догадку:

– Именно так вы поступили с Кинделанами? Казнили? Поэтому ты твердо уверен, что они больше никогда не появятся? – И я добавила небрежным тоном, чтобы показать, что не очень его осуждаю (если их нет в живых, моим детям ничего не угрожает, а это самое главное, особенно если дети маленькие): – Они забудут не только про нашу семью. Они забудут обо всем на свете, если вы с ними окончательно расправились. Забудут любые лица. Любые имена.

Мои вопросы застали его врасплох (прошло много времени, и я никогда ни о чем подобном не спрашивала), или он только изобразил оторопь. А потом ответил, хотя в честность его ответа я не очень поверила:

– Что ты выдумываешь, Берта? Нет конечно, мы ничего такого не делаем, какие глупости. За кого ты нас принимаешь? За КГБ, Штази, Моссад, чилийскую ДИНА? За Джеймсов Бондов? За ЦРУ?

В голове у меня молнией сверкнуло возражение: если все эти секретные службы казнили своих врагов без суда и следствия, то почему бы и коллегам Томаса не поступать точно так же?

– Или хуже того – за мафию? Я ведь объяснил тебе, что, к счастью, ничего про эту парочку не знаю. – Он замолчал, погладил место, где когда-то был шрам. Потом добавил: – И кроме того, зачем ты задаешь мне вопросы, которых задавать не должна? И на которые я не могу ответить.

VI

Но Томас успел еще раз упрекнуть меня за сказанное в тот день, и случилось это примерно месяц спустя, когда аргентинские военные совершенно безрассудно в порыве фальшивого патриотизма высадились на Мальвинских островах (или Фолклендских, название зависело от стороны конфликта и от того, на каком языке об этих островах говорили), которыми Британия владела с 1833 года. Естественно, она не собиралась сидеть сложа руки и терпеть захват Фолклендов Аргентиной, особенно если учесть, что английское правительство возглавляла железная леди Маргарет Тэтчер, правда, острова находились бог знает где: в юго-западной части Атлантического океана, к востоку от Магелланова пролива и к северо-востоку от Огненной Земли, иначе говоря, не так далеко от Антарктиды.

В Аргентине в то время правила военная хунта, что формально тоже оправдывало вполне предсказуемую реакцию Британии, хотя диктатор соседней Чили пользовался у Тэтчер симпатией и тогда, и до конца жизни – его жизни или ее, поскольку я уже не помню, кто из них умер раньше, – короче говоря, большинство политиков не обращают внимания на противоречия, если сами себе их позволяют. Было очевидно, что приближается совершенно нелепая война, которую и вообразить себе никто не мог до дня, предшествовавшего высадке и взятию Стэнли, столицы Фолклендов, – война между двумя странами, удаленными друг от друга в географическом плане, но не столь далекими в идеологическом; вообще-то аргентинские военные находились у власти шесть лет, совершали жестокие преступления, однако это не слишком волновало представителей так называемого свободного мира, и они не слишком возмущались. А вот агрессия – это агрессия, то есть такие действия рассматриваются как военные и не могут остаться без ответа, коль скоро дипломатические пути очень быстро завели обе страны в тупик.

– Ну вот, сама посмотри, – сказал мне Томас, показывая первую полосу английской газеты, выдержанную в самом воинственном духе. – Ты совсем недавно говорила, что не происходит войн ни на море, ни на суше, что нет никаких бомбежек. Боюсь, очень скоро ты увидишь их своими глазами, вернее, услышишь о них, и главным образом о морских сражениях, поскольку там кругом океан, Фолкленды находятся в трехстах милях от континента. Главной силой там будут корабли: сторожевые, эсминцы, подлодки, авианосцы, крейсеры, войсковой транспорт, лихтеры, десантные катера. Иначе говоря, начнутся морские сражения с участием Англии, и ничего тут не попишешь. Я же тебе без конца твердил: войны происходят всегда, но очевидные – лишь время от времени. Зато нынешняя очевидна для всего мира, и забыть ее будет трудно. Правда, и помнить ее будут не очень долго. Хотя закончится она быстро. Эти самодовольные вояки сами себе вырыли могилу, развязав совершенно безнадежную для них войну.

“В пасти моря… ” – вспомнила я слова Элиота, и на сей раз они вполне подходили к случаю. Голос Томаса звучал почти весело и не без торжества. Ему не только хотелось уколоть меня, показав свою правоту, но его вроде бы даже обрадовало неизбежное начало военного конфликта, в котором будут погибшие