Совершенство - Татьяна Миненкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вокруг темно, и безлюдно. С обеих сторон обшарпанные металлические гаражи, изрисованные цветным граффити прямо поверх облупившейся краски. К этому моменту мой приступ самобичевания достиг апогея и мне не страшно брести по улице, которую я в здравом уме посчитала бы рассадником маньяков и серийных убийц.
Мыслями о собственной никчемности я успела накрутить саму себя до такой степени, что выпрыгни сейчас из-за гаражей кто-нибудь из них, готова сама броситься ему на шею с просьбой прекратить мое напрасное существование. И если моя жизнь закончится прямо сейчас, обо мне ведь даже не вспомнит никто, так зачем она нужна тогда?
Поглощенная рассуждениями о своей никчемности, не успеваю вовремя заметить крысу, перебежавшую дорогу прямо передо мной и шмыгнувшую под один из гаражей. Отшатываюсь в испуге, спотыкаюсь о выступ асфальта и чуть не падаю, но в попытках удержать равновесие, с треском ломается каблук правой туфли. Рычу в бессильной злобе:
— Вот же гадство!
Радует лишь то, что это случилось на самом верху сопки, иначе не представляю, как бы я преодолела ее, прихрамывая на одну ногу.
Свернув к дому, замечаю, странное, несмотря на поздний час, оживление. У одного из подъездов столпились жильцы. Синие огни проблесковых маяков полицейской машины освещают их взволнованные сонные лица. Но по тревожному бормотанию и шепоткам разобраться в ситуации не получается.
— Девушка, вы в этом доме живете? — хмурый мужчина в форме сотрудника полиции замечает меня, ковыляющую сквозь толпу к собственному подъезду.
Взъерошенная, с испачканным потекшей тушью лицом и сломанным каблуком туфель я наверняка отлично вписываюсь в местный колорит. Даже думать боюсь, за кого он мог меня принять и почему остановил. Но отвечаю устало:
— В этом. А что случилось?
— Да ничего особенного, — отмахивается сотрудник. — Поножовщина. Опрашиваем жильцов, может вы видели здесь троих мужчин вчера вечером?
Тогда я все же подмечаю на асфальте большой черный пакет с легко угадываемым по очертаниям человеческим телом внутри. Понимаю, что это кто-то тех из пьяниц, что вчера пытались пристать ко мне. Морщусь, интересуясь:
— С каких пор убийство стало «ничем особенным»?
Моя реакция вызывает у полицейского удивление:
— Так это ж «полтинник», тут это в порядке вещей, — пожимает плечами он и так я узнаю, что дом, в котором мне посчастливилось жить настолько знаменит, что имеет даже собственное нарицательное имя. — Тут каждый день кражи, убийства, драки. Думал, жильцов это уже не шокирует. Так вы видели вчера что-нибудь?
— Ничего я не видела.
Нет никакого желания тратить время на то, чтобы рассказывать оперативнику о своих вчерашних приключениях. Лиц мужчин я все равно не запомнила, каких-то значимых деталей тоже, и слишком хочу сейчас остаться одна, чтобы погрязнуть в безрадостных мыслях о собственной никчемности.
Войдя в подъезд, бреду наверх, чувствуя, как до сих пор побаливают и дрожат мышцы. Лестница залита водой и пеной. От запаха гари, до сих пор тянущегося из горевшей трубы мусоропровода, першит в горле.
Открываю квартиру и, уже зная о том, что при включении света по стенам побегут в разные стороны потревоженные тараканы, щелкнув выключателем, предусмотрительно зажмуриваюсь.
— Черт! — открыв глаза, обнаруживаю одно из запоздавших, не успевших спрятаться, насекомых прямо перед глазами.
Снимаю с ноги тот туфель, который без каблука, и давлю таракана подошвой. Чувствую, как от непередаваемо мерзкого хруста приподнимаются волосы на затылке, а по позвоночнику пробегает неприятный холодок.
«Звала, Милашечка,» — зевая интересуется чертенок с левого плеча.
Он сонно озирается по сторонам, поскольку редко встает так рано. Трет глаза, поудобнее усаживаясь на плече, шуршит какими-то бумажками, которые просматривает с таким взглядом, с которым обычно читают криминальные сводки.
— Не звала. Просто охарактеризовала ситуацию.
Брезгливо швыряю испачканную в бренных тараканьих останках туфлю на пол и в одной оставшейся вхожу в квартиру, запирая за собой дверь. А чертенок возмущенно ворчит:
«Да уж, дорогуша, я оставил тебя всего на несколько часов, а у тебя столько всего интересного: два безуспешных посягательства на твою неприкосновенность, драка, увольнение, а потом твое успешное посягательство на неприкосновенность Нестерова, будь он неладен. Теперь слезы-сопли, приступ самобичевания и мысли о суициде. Да от тебя ни на минуту нельзя отвернуться, честное слово!»
— А придется, — недовольно отзываюсь я, снимаю оставшуюся туфлю, прохожу в комнату и без сил валюсь на диван. — Я не хочу ни с кем разговаривать, и терпеть твои нравоучения не желаю в особенности. Мыслей о суициде у меня, кстати уже нет, так что иди досыпай спокойно.
Эти мысли оставили меня при виде того, как небрежно мертвого человека, который не так давно дышал, смеялся и думал о чем-то, заворачивают в полиэтиленовый мешок, словно ненужный мусор. И это «ничего особенного», брошенное оперативником, четко врезалось в память. Я вдруг поняла, что эта равнодушная фраза как нельзя лучше характеризует меня саму.
Я живу двадцать шестой год. И чего я добилась? Разочаровала родителей, стала обузой для брата, расстроила его свадьбу с Женей, отбила жениха у Лерки и потеряла Нестерова.
«Не могу я теперь спать спокойно, зная, что моя подопечная сходит с ума. Бери себя в руки, вспоминай кто ты и не смей терзаться муками совести, ибо все, кому мы делали гадости, безусловно это заслужили,» — выдает чертенок, пожимая покатыми плечиками.
В тишине слышу, как в сумке вибрирует телефон, звук которого я отключала во время работы в клубе, чтобы не отвлекал, да так и не удосужилась включить. Рассеянно смотрю на экран и высветившийся на нем номер Нестерова. Оказывается, после того, как я сбежала, он звонил трижды, но я не слышала.
Вот зачем он звонит? Переживает о том, как я добралась домой? Чувствует свою ответственность за мое благополучие? Какой смысл в разговорах, если он уже выбрал не меня? Если я не та, кто ему подходит? Если я лишь доставляю проблемы, а то, что происходит между нами, заставляет страдать обоих?
Сбрасываю звонок и добавляю номер Марка в черный список.
— Доволен? — угрюмо спрашиваю я у чертенка. — Теперь иди спи.
«Недоволен. Посмотри, во что ты превратилась? Твое положение сейчас гораздо хуже того, что было десять лет назад, когда мы с тобой только познакомились. А всё почему? Потому что ты внезапно решила умышленно причинять добро направо и налево, уподобившись благородному Нестерову, чтоб его в пекло! И теперь мучаешься из-за этого, вместо того чтобы, как раньше, предаваясь гедонизму и эгоизму, радоваться жизни».
Возвращаюсь на диван и прямо в платье забираюсь под
