Кристофер Нолан. Фильмы, загадки и чудеса культового режиссера - Том Шон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эскизы тессеракта, набросанные Ноланом от руки.
Мэттью МакКонахи и Маккензи Фой в декорациях тессеракта. Сказка про призрака – один из многих элементов, которые Нолан добавил в сценарий своего брата.
В «Интерстелларе» Нолана волнует то же, что волновало его в «Помни», «Бэтмене», «Начале» и «Возрождении легенды», – неприкаянность. «Дай бог вам не узнать, какое это счастье – снова увидеть другого человека», – говорит доктор Манн (Мэтт Деймон), когда герои обнаруживают его на ледяной планете. Его предательство предвещает занятная деталь: челнок Купера спускается сквозь толщу облаков, задевает одно из них и вдруг сбивает с него растрескавшийся осколок. Облако тоже состоит изо льда. Подобно мистеру Тодду, злодею из романа Ивлина Во «Пригоршня праха», доктор Манн постепенно сходит с ума, не вынеся изоляции и одиночества, и, дабы спастись, обманом заманивает «Эндюранс» на свою планету. Инстинкт выживания поборол в нем все остальные чувства. С похожим испытанием позднее сталкивается Купер, когда он проваливается в черную дыру Гаргантюа и застревает в тессеракте – гиперкубе, существующем в пяти измерениях. Герой может двигаться вперед и назад во времени, однако чувство вины намертво приковывает его к одному-единственному месту – комнате Мёрф. Мы снова вернулись к сказке о призраке, которым для своей дочери оказался сам Купер.
Купер видит различные моменты из их общей жизни: вот Мёрф расчесывает волосы, вот она показывает ему узоры в пыли на полу, вот он пытается с ней попрощаться («Если бросаешь нас – уходи»). Герой никак не может установить контакт с дочерью, лишь сбрасывает с ее полок книги: энциклопедию, собрание сочинений Конан Дойля. «Излом времени» Мадлен Л’Энгль, «Зимнюю сказку» Шекспира – еще одну историю о брошенной девочке. «Не уходи, идиот!» – кричит Купер себе прошлому, перемещаясь по тессеракту от комнаты к комнате. «Не дай мне уйти, Мёрф!» В этой бесконечной галерее родительской вины он заново проживает упущенные возможности, невысказанные слова, непринятые решения. Так же Леонард Шелби из «Помни» ходил по кругу жизни, снова и снова возвращаясь к своей извечной травме, не в силах вырваться из лимба. Однако, в отличие от него, у Купера все же есть способ повлиять на реальность. Он понимает, что может общаться с Мёрф, передвигая секундную стрелку на наручных часах, которые он ей оставил, – будто парализованный человек, что одним морганием глаз пытается диктовать автобиографию.
«“Интерстеллар” твердо стоит на идее эмоциональной связи между людьми, – объясняет Нолан. – Поэтому в фильме звучат стихи Дилана Томаса: “Пылает гнев на то, как гаснет мир”. В этом весь смысл моей истории. Я с гневом восстаю против угасания мира. Главным и очень конкретным врагом в “Интерстелларе” оказывается время – злая сила, издевающаяся над людьми. И я просто не мог и не хотел позволить времени победить. Для меня это фильм об отцовстве. О том, как проходит жизнь, а дети взрослеют прямо у тебя на глазах. Точно такие же ощущения я испытал, посмотрев “Отрочество” Ричарда Линклейтера – просто удивительный фильм, который обращается к тем же темам, но совершенно по-своему[121]. Каждому это знакомо. В течении времени есть и положительная сторона; что, как мне кажется, отчасти обусловливает оптимизм нашего фильма. Когда мы грустим, прощаясь с близкими, мы так выражаем свою огромную любовь к ним. Прочность наших уз – важное напоминание о том, что мы не одиноки».
В поисках образа размытого времени Нолан исследовал творчество самых разных скульпторов и художников; в том числе – первую в истории фотографию человека, сделанную Луи Дагером в 1838 году. Фотограф снимал парижский бульвар дю Тампль при помощи длинной выдержки, и единственным, кто не сдвинулся с места, пока Дагер экспонировал металлическую пластину на протяжении десяти минут, оказался мужчина, остановившийся почистить туфли. «У Герхарда Рихтера[122] есть альбом, в котором он берет изображение и делит его сначала пополам, затем вчетверо и так далее, и таким образом картинка растягивается, превращается в полосы, – вспоминает Нолан. – Ребята из отдела компьютерной графики выезжали снимать шоссе, чтобы понять, как визуально меняется объект, если сосредоточить на нем внимание, как изображение начинает рябить и тому подобное. Мы невероятно много усилий вложили в тессеракт. Обычно я просто равняюсь на образы, которые мне нравятся, но в данном случае я хотел, чтобы все было по науке. Когда тессеракт схлопывается, он действует по правилам четырехмерного вращения куба Неккера – вернее, двухмерной проекции четырехмерного вращения. Получается очень необычное движение. Математики и ученые тут же его узнают. Тем, кто оказывался в декорациях тессеракта, он кажется очень красивым, но мы не задумывали его таким. Красота родилась сама по себе. Я определенно согласен с убеждением, что в процессе работы сценарист или режиссер не столько создают, сколько обнаруживают свой материал. Так скульптор отсекает лишнее от камня, который уже стоит перед ним».
У тессеракта много разных источников вдохновения: (ВВЕРХУ СЛЕВА) фантастическая повесть Эдвина Эбботта «Флатландия» (1884); (СЛЕВА) самая первая фотография человека, снятая Луи Дагером в 1838 году на бульваре дю Тампль с использованием длинной выдержки; (ВВЕРХУ) «Полоса (921-6)» Герхарда Рихтера. Создавая это произведение, художник сфотографировал одну из своих любимых работ, «Абстрактную картину, 724-4» (1990), разделил снимок на тонкие вертикальные полоски, а затем растянул их по горизонтали.
* * *
Когда Нолан предложил Хансу Циммеру записать музыку «Интерстеллара» на органе, композитор перепугался. У него органный саундтрек ассоциировался только со старыми фильмами ужасов от студии Hammer. «С органом я ему, конечно, подбросил ту еще задачку, – говорит режиссер. – Я сказал, мол, очень хочу услышать в фильме орган; тебе доводилось писать для него? А Ханс никогда раньше не создавал киномузыку для органа, так что он напрягся, но все равно с головой погрузился в работу». Для Нолана звучание этого инструмента напрямую связано с детством. Со вторника по пятницу каждое утро, чуть позже восьми часов, все учащиеся Хэйлибери набивались, словно кильки в бочку, в школьную часовню под широкий купол в духе Нового собора Брешии. Утренняя служба продолжалась всего десять минут: ученики бубнили молитвы, заглушая урчание тоскующих по завтраку животов, затем с разной степенью энтузиазма исполняли пару-тройку гимнов под аккомпанемент большого органа работы Иоганнеса Клауса; 54 регистра,
