А порою очень грустны - Джеффри Евгенидис

— А, вот и ты, — сказала она. — Минутку, сейчас будет готово.

Имелась в виду тележка с лекарствами, перед которой она стояла, раскладывая таблетки по пронумерованным ячейкам в верхнем лотке. Позади нее к потолку поднимались коробки с медикаментами. Даже Митчелл, ничего не понимавший в фармацевтике, видел, что тут явная проблема с излишками: чего-то было слишком много (например, марлевых повязок и, как ни странно, полосканий для рта), а антибиотиков широкого спектра действия, таких как тетрациклин, недостаточно. Некоторые организации высылали лекарства за пару дней до окончания срока годности, а потом списывали с них налоги. Многие из этих препаратов применялись для лечения заболеваний, встречающихся чаще всего в странах с высоким уровнем жизни, — вроде гипертонии или диабета — и не могли помочь при типичных индийских болезнях, вроде туберкулеза, малярии или трахомы. Обезболивающих тут было негусто — ни морфия, ни производных опиатов. Только парацетамол из Германии, аспирин из Нидерландов да суппрессивное средство от кашля из Лихтенштейна.

— Вот, пожалуйста, — сказала врач, щурясь на зеленый пузырек. — Витамин Е. Полезен для кожи, повышает либидо. Самое то, что этим господам нужно.

Швырнув пузырек в мусор, она махнула в сторону тележки:

— Все в твоем распоряжении.

Митчелл выкатил тележку из кладовой и двинулся вдоль ряда коек. Раздавать лекарства — это было одно из тех дел, что ему нравились. Работа относительно легкая, включавшая близкое общение и при этом механическая. Он не знал, от чего эти таблетки. Все, что от него требовалось, — проследить, чтобы они достались кому надо. Некоторые мужчины чувствовали себя сносно и могли приподняться на койке и принять таблетки самостоятельно. Другим же приходилось поддерживать голову и помогать им запить. У мужчин, жевавших паан, рты походили на кровавые зияющие раны. У самых старых часто вообще не было зубов. Один за другим они открывали рот, чтобы Митчелл мог положить им таблетку на язык.

Для человека на койке номер 24 таблетки не было. Митчелл быстро понял почему. Половину его лица закрывала потерявшая начальный цвет повязка. Марля глубоко въелась в плоть, словно пристав непосредственно к черепу под ней. Глаза человека были закрыты, а губы разлеплены в гримасе. Пока Митчелл осознавал все увиденное, сзади послышался глубокий голос:

— Добро пожаловать в Индию.

Это был пчеловод, державший свежую марлю, пластырь и пару ножниц.

— Стафилококковая инфекция, — сказал он, указывая на забинтованного человека. — Наверное, порезался, когда брился. Или какая-нибудь мелочь в этом роде. Потом пошел, помылся в реке или совершил пуджа, и все разнесло. Бактерии попадают в порез и начинают разъедать лицо. Мы только три часа назад ему сменили повязку, а теперь снова надо менять.

У пчеловода была масса подобных сведений — сказывался его интерес к медицине. Пользуясь тем, что обученного медперсонала не хватало, он действовал в отделении почти как практикант, следовал указаниям врачей и выполнял настоящие процедуры, промывал раны или выковыривал пинцетом личинки из омертвевших тканей.

Сейчас он встал на колени, протиснувшись телом в узкое пространство между койками. Когда он тихонько положил марлю и пластырь на койку, человек открыл свой единственный действующий глаз — вид у него был испуганный.

— Все нормально, приятель, — сказал пчеловод. — Я твой друг. Пришел помочь тебе.

Пчеловод был человек глубоко искренний и необыкновенно добрый. Если Митчелл, согласно категоризации Уильяма Джеймса, был больная душа, то пчеловод определенно обладал здоровым духом. («Я имею в виду тех, кто в моменты, когда им предлагается быть несчастными, положительно отказываются испытывать данное чувство, словно это нечто недостойное или дурное».) Представлять себе, как пчеловод ухаживает за своими пчелами, растит детей, продолжает страстно любить жену (он часто об этом говорил), качает мед и раздает его повсюду, куда ни посмотри, — это воодушевляло. И эта идеальная жизнь породила потребность вырваться из нее, создать себе настоящие трудности, даже невзгоды, чтобы облегчить страдания других. Митчелл приехал в Калькутту именно для этого — он хотел сблизиться с людьми вроде пчеловода, посмотреть, какие они, и набраться от них хорошего.

Пчеловод повернул свое жизнерадостное лицо к Митчеллу.

— Как ты сегодня, справляешься? — спросил он.

— Хорошо. Вот лекарства раздаю.

— Приятно тебя здесь видеть. Ты давно уже приходишь?

— Третья неделя идет.

— Молодец! Некоторые через пару дней спекаются. Продолжай в том же духе. Помощники нам нужны, чем больше, тем лучше.

— Буду продолжать. — С этими словами Митчелл повез тележку дальше.

Он обошел койки первого и второго яруса и повернул назад — заняться теми, кто лежал по другую сторону от прохода, у внутренней стены. Человек на койке номер 57 опирался на локоть, наблюдая за Митчеллом с высокомерным видом. У него были тонкие, аристократические черты, короткие волосы и нездоровый цвет лица.

Когда Митчелл протянул ему таблетки, человек спросил:

— Какой смысл в этих лекарствах?

На секунду поразившись его английскому, Митчелл сказал:

— Я не знаю точно, от чего они. Могу спросить у врача.

У человека раздулись ноздри.

— В лучшем случае это паллиативные средства. — Он не потянулся за таблетками. — Откуда вы родом? — спросил он Митчелла.

— Я американец.

— Американцам никогда не приходится чахнуть в подобного рода заведениях. Разве не так?

— Вероятно, — согласился Митчелл.

— Мне здесь тоже не место, — заявил человек. — Много лет назад, до болезни, я имел счастье служить в Министерстве сельского хозяйства. Вы, возможно, помните, что у нас в Индии не раз вспыхивал голод. Джордж Харрисон устроил знаменитый концерт в пользу Бангладеш. Вот это всем запомнилось. Но в Индии ситуация была в равной степени бедственной. Сегодня мы пожинаем плоды тех перемен, которые произошли в те времена, — мать Индия снова кормит своих детей. В последние пятнадцать лет производство сельскохозяйственной продукции выросло на пять процентов. Мы больше не импортируем зерно. Мы выращиваем зерно в количествах достаточных, чтобы накормить население в семьсот миллионов душ.

— Это хорошо, — сказал Митчелл.

Человек продолжал, словно не слышал его слов:

— Я потерял свою должность из-за кумовства. В этой стране страшная коррупция. Страшная коррупция! Потом, спустя несколько лет, я заработал инфекцию, которая разрушила мои почки. Почки у меня теперь функционируют всего на двадцать процентов. Сейчас, пока я с вами разговариваю, у меня в крови накапливаются вредные примеси. Накапливаются и достигают недопустимого уровня. — Он уставился на Митчелла свирепыми, налитыми кровью глазами. — Мое состояние таково, что требуется еженедельный диализ. Я пытался объяснить это сестрам, но они не понимают. Глупая деревенщина!

Агроном еще минуту злобно смотрел на него. Потом, к удивлению Митчелла, он открыл рот, словно ребенок. Митчелл положил таблетки человеку в рот и подождал, пока он проглотит.

Закончив, Митчелл пошел искать врача, но та была занята в женском отделении. Только когда он разнес обед и уже собирался уходить, у него появилась возможность поговорить с ней.

— Тут один человек лежит, он говорит, что ему требуется диализ, — сказал он врачу.

— Не сомневаюсь, что это так, — ответила она с грустной улыбкой и, кивая головой, отошла.

Наступили выходные — теперь Митчелл мог заниматься чем угодно. Выйдя к завтраку, он обнаружил там Майка, который, склонившись над столом, вглядывался в какую-то фотографию.

— Ты в Таиланде был когда-нибудь? — спросил он Митчелла.

— Пока нет.

— Поразительное место. — Майк протянул Митчеллу снимок. — Глянь, какая девушка.

На фото стройная девушка-тайка, не симпатичная, но совсем юная, стояла на крыльце бамбуковой хижины.

— Ее Меха зовут, — сказал Майк. — Хотела за меня замуж. — Он фыркнул. — Ну да, ясное дело — девушка из бара. Но когда мы познакомились, она всего-то неделю работала. Сначала мы вообще ничего такого не делали. Просто разговаривали. Она сказала, что хочет выучить английский, для работы надо, в общем, мы посидели за стойкой, я ее кое-каким словам научил. Ей лет семнадцать, представляешь? О’кей, в общем, через несколько дней я снова прихожу в этот бар, а она опять там, ну я и отвел ее к себе в гостиницу. А потом мы вместе поехали на неделю на Пхукет. Она, типа, моя подружка была. Короче, возвращаемся мы в Бангкок, и тут она мне говорит, что хочет за меня замуж. Представляешь? Говорит, хочет поехать со мной в Штаты. Я на самом деле немножко подумал насчет этого — нет, серьезно. Сам подумай — где я найду себе дома, в Штатах, такую девушку? Чтобы готовила мне, убирала? И при этом потрахаться не дура? Нет, это исключено. Прошли те времена. Теперь американские женщины сами о себе заботятся. Они все, по сути, как мужики. В общем, да, подумал я об этом. Но потом как-то пошел поссать, а у меня в члене какое-то жжение. Решил, что это я от нее что-то подцепил! Ну, я — в бар и задал ей как следует. А оказалось, что ничего такого. Просто этот самый, спермицид или как его там, туда попал. Я вернулся, хотел извиниться, но Меха не стала со мной разговаривать. С ней какой-то другой парень сидел. Какой-то жирный голландец.