Ловец Чудес - Рита Хоффман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорил он медленно, с большими паузами, словно никуда не торопился. Так говорят люди, мнение которых имеет вес, люди, каждое слово которых чего-то стоит. Или те, кого никогда не перебивают.
Двери открылись, и на пороге появился Теодор. В ослепительно-белой рубашке, с еще влажными волосами, он выглядел даже лучше, чем при жизни. Я невольно вспомнил нашу первую встречу и расцвел улыбкой.
– Как твое плечо?
Он сразу же кинулся ко мне и хотел, кажется, опуститься передо мной на колени, но вовремя остановился, чтобы не ставить меня в неловкое положение. В еще более неловкое, если честно, потому что появление на публике в непозволительно узких брюках само по себе то еще испытание.
– Все зажило, даже следа нет. – Я похлопал его по руке.
– Теодор. – Лорд Бэлл протянул руку, и Тео пожал ее. – Как ты отдохнул?
– Здесь всегда хорошо спится. Миса, принеси мне кофе, будь добра.
Девушка коротко поклонилась и вышла, закрыв за собой дверь.
– Мои дети на охоте, – сказал лорд Бэлл, – но они скоро вернутся. Буду рад познакомить вас с ними.
– Я тоже был бы очень рад нашему знакомству, но мне нужно вернуться в Шотландию, – сказал я. – Мне до сих пор неизвестно, добрались ли мои друзья домой.
– Не люблю приносить плохие вести, но так вышло, что, кроме меня, озвучить их некому. – Лорд Бэлл вздохнул. – Орден связался с Гильдией Пожирателей Времени, и теперь они отслеживают каждый открывшийся портал. Пытаться уйти сейчас глупо – ты просто раскроешь местоположение Каравана.
– И что же мне делать? – Я беспомощно уставился на вампира.
– Ждать. Хотя бы до тех пор, пока ваш друг не поправится. Сирены быстро исцеляются, не думаю, что ему потребуется больше нескольких дней.
– Но как я узнаю, что Чудеса в порядке?
– Никак. Нам всем остается только надеяться на это.
– Но…
– Дамьян, – перебил меня лорд Бэлл, – если с кем-то из них что-то случилось, ты все равно не сможешь им помочь. Людей можно исцелить нашей кровью, но Чудеса – дело другое. Для кого-то из них наша помощь может быть губительна, даже я не знаю, кому можно давать кровь без страха причинить вред.
– Сиренам, – пробормотал я.
– Сирены – хищники, как и мы, их собственная регенерация прекрасно справляется с ранами. Даже с самыми серьезными. Поэтому я не рекомендую поить Хелая вампирской кровью.
Я потупил взгляд, ведь именно это и собирался сделать, как только меня отведут к нему.
– Мое поместье наполнено загадками и тайнами. Используй подаренное тебе время, чтобы насладиться ими. – Лорд подмигнул мне. – Я всегда рад видеть здесь новые лица, тем более когда они так юны и прекрасны. Нам, старикам, не хватает вашей жизненной энергии.
– Старейшины тоже охотятся? – уточнил Теодор.
– Да. Сегодня чудесная ночь, даже старики решили прогуляться. А вы, молодые господа, не желаете присоединиться к ним? Или вы сыты?
«По горло», – хотел сказать я, но смолчал. Перед глазами снова всплыли кошмары прошлой ночи, я поежился, испытывая острый стыд и ужас от содеянного.
– Не сожалей, – вдруг ободрил меня лорд Бэлл. – Пустые сожаления уродуют душу. Что сделано, то сделано. Мой клан не убивает людей, но Ловец и не человек вовсе.
– Человек, как ни крути, – возразил я.
– Этот вопрос лежит в плоскости философии, – отмахнулся вампир. – Кто есть люди, Дамьян? Что отличает грешника от праведника? Убив одного во благо многих, ты станешь убийцей или героем?
Мальчишка у ног лорда Бэлла взял его руку и приложил к своей белоснежной щеке. Мне стало неловко.
Теодор сел на подлокотник моего кресла.
– Я прожил на свете много лет, большую часть под луной, что позволяло мне тенью скользить по улицам городов и изучать их жителей, скрываясь в плотных объятиях мрака. И знаешь, что я понял? Великий дар, который преподнес людям Господь, – это свобода воли. И если кто-то считает, что он лучше других по праву рождения, если он продает и покупает тех, кто рожден для свободы, он имеет на это право. А я могу не считать его человеком.
Мрачная философия Гарри наверняка имела смысл, но я никогда не был мыслителем. Быть может, прожив пять сотен лет, я тоже буду сидеть в кресле и разглагольствовать на эту тему, но сейчас мне больше всего хотелось вернуться в лоно Каравана, к простым, понятным вещам. К сломанной крыше, к запертым на чердаке котам, к рытью ямы под дождем.
– Ты напугал его, – сказал Теодор. – Теперь Дамьян будет думать, что мы здесь денно и нощно предаемся философским беседам, зачитываясь «Тюремной исповедью» Оскара Уайльда.
– Что взять со старика? – Лорд Бэлл рассмеялся. – И люди, и вампиры становятся сентиментальными с годами.
– Ты можешь прожить еще пять веков, так что не тебе говорить о старости, – урезонил его Теодор.
– Я просто готовлю нашего гостя к встрече со старейшинами. Вынести их болтовню о Боге не могу даже я, а ведь мы провели вместе больше двух сотен лет.
– Тут я с тобой соглашусь. – Теодор вздохнул. – Последний теологический спор между Сантьяго и Жилем продлился семнадцать дней.
– Дней? – Я нахмурился. – Они не спят днем?
– Могут себе позволить. – Гарри кивнул. – Они настолько стары, что способны побороть дремоту и вести привычный образ жизни. Но выходить на солнечный свет им, конечно, не рекомендуется. Ожоги слишком долго заживают. Тарий, душа моя, приготовь мне ванну.
Мальчишка встал, нехотя отпустил руку лорда Бэлла и выплыл из гостиной. Я проводил его взглядом.
– Тарий – мой последний ребенок, – пояснил лорд. – Наша связь очень крепка.
– Что значит «ребенок»? – не понял я.
Концепция деторождения в моем сознании противоречила жизни вампира.
– Я обратил его всего три года назад. Он и шагу без меня ступить не может. Остальные мои дети гораздо старше и ведут вполне самостоятельную жизнь.
– Но все равно не чают в тебе души, – заметил Теодор.
– Что есть, то есть, – не без гордости согласился лорд Бэлл. – Мы живем одной большой семьей, и наши узы для нас священны. Иногда я жалею, что не сам обратил тебя, Теодор.
– Если обратить человека так просто, почему не случилось эпидемии? – спросил я. – Почему вампиры массово не обращают людей?
– Потому что мы способны мыслить и здраво оценивать ситуацию, – ответил лорд Бэлл. – Наше существование должно оставаться в секрете. Если кто-то из вампиров беспорядочно обращает всех своих любовников, мы разбираемся с ним по-своему. Наш род живет бок о бок с людьми, и нельзя допустить, чтобы века нашего сосуществования покатились псу под хвост из-за какого-то любвеобильного дурака.
– Вы убиваете тех, кто ставит тайну вашего существования под угрозу?
– Иногда. Обычно хватает дружеской беседы.
В словах лорда Бэлла я расслышал нотку лжи, но настаивать не стал.
– Вряд ли, опоив виконта Барлоу своей кровью, ты думал о том, что он может восстать, я прав? – вдруг спросил лорд Бэлл. Дождавшись моего кивка, он продолжил: – Понимаю, что это в твои планы не входило, но вряд ли ты сейчас раскаиваешься в содеянном.
Я допил остывший кофе и кивнул, хотя все еще многого не понимал.
– Хоть тебе и удалось обратить человека, в твоих теоретических знаниях полно пробелов. – Лорд Бэлл поднялся с кресла и поправил элегантный черный фрак. – Мы можем избавиться от них, если ты захочешь. Романтическая аура, превращение в туман, чтение мыслей – это только часть того, чему ты можешь научиться. К тому же тебе может быть интересна история нашего рода. В моей библиотеке есть пара занятных фолиантов; думаю, у меня еще будет время показать их тебе. А сейчас я должен откланяться. Дамьян, Теодор, – он важно кивнул, – оставляю вас.
Он вышел из гостиной, девушка с черными волосами последовала за ним. Подносившая напитки вампиресса (или вампирша? Я так и не решил, как называть женщин-вампиров) обратилась к Теодору:
– Я могу идти?
– Приготовь нам еще кофе и можешь быть свободна, – ответил он.
Едва за ней закрылась дверь, как я расслабленно откинулся на спинку кресла, не в силах больше выносить давление высокого пояса брюк – меня будто вот-вот разрежет пополам.
– А я все ждал, когда ты прекратишь сидеть так, словно тебя заставили проглотить кол. – Теодор мягко рассмеялся.
– Вся эта обстановка, – я махнул рукой, – ужасно давит на меня.
– Расслабься, это всего лишь роскошь. Она ни к чему не обязывает.
– Да я даже говорить начал как… Как…
– Как Арчи Аддамс, – подсказал Теодор. – Те же интонации, та же избирательность в словах и выражениях.
