Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин

Помню, Лева сказал мне: - Помнишь, папа, позиции, на которых мы стояли в ходе революции? - Еще бы не помнить: позиции бессмертия личности, если эта личность является выразителем Истины. - Но ведь победили

300

другие люди, значит, мы были дураками? - А ты спроси теперь тех, кто шел против нас: стоят ли они за то, что тогда они выставляли. Наверно, и они скажут, что были дураками.

23 Сентября. В 70-х годах прошлого столетия Флоберу, представителю падающей латинской расы, было известно, что пруссаки одолеют Францию, а Пруссию уничтожат славяне. И он же пророчествовал, что политика станет важнейшей секцией Академии наук (как у нас теперь хотят сделать). Только тогда не знали, что и сама наука с ее Академией находится в зависимости от «политики», что вот теперь из самой науки никак не сделаешь вывода, в какую сторону пойдет атомная энергия, в сторону добра человеку или зла...

В этой войне славян с немцами победа вышла на стороне природы («природа науку одолевает»).

А под «природой» надо понимать что? («Умом Россию не измерить».) Это «чан»?

(Вопрос Блока: «Куда деть свою личность?»)

Необходимость сверхличного чувства, или веры, исходящей из чувства жизни... Есть такая наша вера (все сводится к переживанию Валентина, получившего от немца удар в лицо).

На вопрос мой В. о поднятии цен, о том, как это могли примириться люди так сразу, он ответил: - А что же поделаешь, там наверху тоже, наверно, приходится выкручиваться: необходимость заставила их это сделать. Это говорит уже новый человек, вошедший в «государственный смысл».

Прежде мы страховали дома от пожара, теперь вся земля всего человека стоит перед прямой угрозой погибнуть в огне, и мы, люди, все люди, весь собранный в единство человек, ищем такое учреждение, где бы можно было застраховаться от пожара всей земли.

301

Печку подогрели, бабочка проснулась на окне, немного полетала и опять уснула. Так вот и не знаешь, что с ней делать: здесь держать -уморно, тюрьма, выпустить - холодно. Северный ветер дует, руки стынут на воздухе. А грибы все растут: волнушки, рыжики, маслята особенно, и белые изредка все еще попадаются. Хорош был один мухомор, ярко-красный и спустил из-под шляпки вниз вдоль ножки белые панталоны, и даже с рубчиками. Рядом с ним сидит хорошенькая волнушка, вся подобралась, губки скруглила, мокренькая и умненькая. А масленок масленку рознь, то дряхлый весь, а то попадется такой упругий и жирный, что из рук выскочит да еще и пискнет.

Придут скоро морозы, а потом и снег накроет грибы, и сколько их останется в лесу недосмотренных и не доросших до семени пропадет, и пойдет в общий котел на общее удобрение, на общий обмен. Так вот жалко становится недоросшего, недосмотренного гриба в лесу, а сколько людей так пропадает!

Бывает, простой человек молча работает и все делает хорошо, а сказать об этом ничего не может. Спросишь его о грибах, и он поведет в лес и укажет всякий гриб, но говорить о грибах, отделять слово от самой жизни не может. Но все равно, слово невысказанное живет в нем и образует лицо.

Наверно, и у зверя, и у птицы, у деревьев, у трав и цветов эта же самая сила образует форму, дает выражение и сообщает нам страх от змей, радость от цветов, прелесть от крылышек птицы. А то если бы и у них красоту их растили из той же самой силы, что выращивает у нас, людей, наше великое слово Любовь, то как могли бы узнавать наши человеческие черты, распределенные в природе, узнавать их, воспринимать, понимать их, отвечать им и радоваться.

Поднимает тебя волна и поднимайся, только помни всегда: это ты не сам, а волна тебя поднимает. Пользуйся высотой и живи. Только отделяй ту высоту, на которой ты 302

сам от себя поднимаешься, и ту, на которую тебя поднимают.

Горький перед нами стыдился своей высоты. Или Новиков-Прибой на гастролях в провинции и в Москве среди нас.

Бывает, долго толкуешь о чем-нибудь простому человеку, целиком погруженному в дело добывания средств существования. И вдруг лицо это осветится, осмыслится и станет, будто он все это знал давным-давно, только считал это ненужным для него делом и позабыл.

Слово - это лицо человека, и так же, как у каждого листика на дереве есть свое выражение, так и у каждого человека есть свое собственное, единственно ему принадлежащее слово. Пусть даже это свое тайное слово никому не удается сказать, но все равно, он этим словом живет, оно образует его выражение.

24 Сентября. Шестой день в Дунине живу и только сегодня встретил с балкона утреннюю зарю. И если не явятся облака - будет непременно мороз. Но, я думаю, они явятся и мы еще пособираем опенки и рыжики.

Книга писем Флобера, рисующих положение поэта во время нашествия немцев, - замечательная: понимаешь всю беспомощность служителя слова и думаешь о теократии, милитаризме, бюрократии, о временах жрецов, воинов и т. д., и ясно видишь, что никакая «кратия» не пристает к художникам: они вечные слуги, понимающие себя господами. И такое воображаемое состояние в мирное время более или менее поддерживается, а войны и революции вдруг обнажают тело жизни и срывают с него разноцветные одежды.

У нас теперь почему хвалятся перед всем миром, будто у нас первая литература? Потому что стремятся искренно превратить ее в непосредственное (политическое) орудие

303

жизнетворчества, так же, как барана или плуг, без всяких специфических «приятностей», сопровождающих художества. Эти «приятности» как в творчестве авторов, так и сотворчестве потребителей искусства все относятся к пробуждению самости, являются атмосферой личности. Бараны же и плуг направлены ко благу среднеарифметического из человечества, происходит встреча обуха с острием иглы.

Особенность искусства, однако, в том, что оно содержит в себе силу, как вода, размывающая скалу, как трава, своими зелеными иголками пронизывающая весной все «обухи».

Весь вопрос только в том, откуда берется у политиков этот задор, чтобы сделать искусство своим непосредственным орудием. Не из самой ли прагматической природы социализма, этой старухи, пожелавшей поработить золотую рыбку?

Но если так, то при отказе золотой рыбки служить, откуда же в душе появляется смущение и что оно значит?

Происхождение смущения такое же, как вечное тяготение великих поэтов Пушкина и Лермонтова к презираемой ими аристократической среде. Тут презрение к власти и невозможность без нее обойтись, тут общие корни различных пород, как на привитых яблонях разные сорта, спор