Лицо войны. Военная хроника 1936–1988 - Марта Геллхорн

жизнь бедняков достойной. В качестве ознаменования перемен в Никарагуа, придя к власти, они отменили пытки и казни, которые раньше всегда были нормой. Впервые государство перестало убивать.

Люди в Вашингтоне, похоже, не в состоянии признать, что бедных людей в мире больше, чем богатых. Они не осознают, что бедные люди в конце XX века не могут вечно терпеть нищету, болезни и невежество. Когда бедным не могут обеспечить даже минимальную социальную справедливость, они восстают. Если восстание удастся подавить – что возможно в такой маленькой стране, как Сальвадор, – позже оно поднимется снова. Конечно, Никарагуа можно разбомбить до основания, но что тогда? Еще одна история успеха, как во Вьетнаме?

Президент, кабинет министров, избранные члены обеих палат Конгресса должны каждый день читать Декларацию независимости Соединенных Штатов Америки, всю целиком. Это восхитительное заявление о правах человека, и оно не устарело. «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». Разве это касается только белых мужчин Северной Америки? А как насчет: «В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье»? Сальвадор и Никарагуа Сомосы в прозе XVIII века.

О янки, давайте вернемся домой и позволим Центральной Америке самой решать свою судьбу. От американцев не ожидаешь, что они будут дрожать от ужаса и переживать за безопасность США из-за двух небольших и не слишком развитых стран к югу от границы. Ситуация такая же нелепая, как стоять на столе и кричать, пугаясь мыши. Любым паническим речам из Вашингтона я предпочитаю Эдмунда Бёрка: «Великодушие в политике – нередко высшая мудрость; великая империя и ничтожный ум плохо ладят».

Царство террора

Июль 1983 года

Вьетнамскую катастрофу президент Рейган однажды описал словами «это благородное дело». Гвардейцев Сомосы, снова убивающих в Никарагуа своих соотечественников, теперь под эгидой ЦРУ, он назвал «борцами за свободу». Теперь он красноречиво рассуждает о необходимости «защиты свободы» в Сальвадоре, на что требуются дополнительные сотни миллионов долларов. Свободу Сальвадора собираются сохранять по схеме, испытанной во Вьетнаме. Щедрая военная помощь, подготовка солдат, земельная реформа, выборы и, наконец, «умиротворение». Слова «земельная реформа» и «выборы» должны очаровать американцев, но в самом Сальвадоре к подобным мерам относятся с презрением, считая их мошенничеством.

И снова американским политикам кажется, что они лучше представляют, что необходимо другому народу (сообразно национальным интересам США), при этом ничего не зная об этом народе, его истории, культуре, повседневной жизни и отчаянной нужде. Но не все американцы страдают от потери памяти или чего похуже. Американской общественности потребовалось десять лет, чтобы остановить войну во Вьетнаме; на этот раз все идет быстрее. Тем временем Рейган повышает градус своей ярой и лживой риторики, нагнетает тревогу, пока правительство Сальвадора получает оружие и деньги, а «зеленых беретов» перебрасывают в соседний Гондурас. Один молодой сальвадорский юрист сказал:

– Рейган только продлевает агонию [режима], но мы победим.

Да, но агония ужасна, и продлевать ее – позор для американцев.

Сальвадор слегка напоминает Уэльс, но по площади чуть больше и еще красивее, тут очень много гор. Страна похожа на сад, здесь благодатный климат, плодородная почва, озера, реки и невероятно прекрасные деревья. Сальвадор – сельскохозяйственная страна, где уделом большинства из пяти миллионов жителей остается нищета. Последние 162 года государством управляет олигархия богатых землевладельцев, руководствуясь лишь собственными интересами и опираясь на преданных военных. Последние статистические данные, собранные в 1971 году, показывают, как это работает. 8 % граждан из высшего слоя общества получили 50 % национального дохода. Двадцать тысяч крупных фермерских хозяйств занимали 75 %, остальную территорию делили между собой 330 000 мелких ферм. 65 % сельского населения к тому времени уже стали безземельными сезонными рабочими.

Мирного способа изменить такое положение дел, когда из-за жадности богатство и возможности сконцентрированы в руках меньшинства, не было. На фиктивных выборах урны для голосования неизменно нашпиговывали так, как было выгодно правящей касте, а военные покрывали этот обман. Законопослушные марши протеста по милости полиции заканчивались резней. Забастовки разгоняла армия, участников расстреливали и сажали в тюрьмы. У большинства жителей Сальвадора было лишь две опции: жить без какой-либо надежды или восстать. Страдания, а не «коммунистическое вмешательство» привели к гражданской войне. Настоящими ее зачинщиками стали сменявшие друг друга жестокие сальвадорские правительства.

К настоящему моменту в стране не осталось даже намека на правопорядок. Царствует террор. Народу не у кого искать защиты, кроме католической церкви, которая платит жизнями священников за ту поддержку, моральную и гуманитарную, которую оказывает людям. Врачей, медсестер, студентов-медиков убивают за то, что они помогают бедным. Царство террора угрожает всем и каждому, кроме тех, кто его использует и процветает за его счет. В Сальвадоре нет надобности говорить «здесь страшно». Это ощущение разлито в воздухе.

В Сайгоне я сомневалась, что американцы из посольства и офицеры штабов выезжали хоть куда-нибудь, чтобы взглянуть на настоящую жизнь вьетнамцев, чью свободу они «защищали» точно так же, как теперь в Сальвадоре. Почему эти привилегированные американцы не посетили лачуги беженцев и больницы, полные женщин и детей, раненных американским оружием, приюты, в которых находили убежище голодающие старики, обезумевшие жертвы бомбежек, брошенные новорожденные? Те же сомнения и вопросы посетили меня в Сан-Сальвадоре. В нескольких кварталах от серой бетонной крепости американского посольства, в тенистом дворе епархиального управления, стоит домик зеленого цвета, где располагается офис Комиссии Сальвадора по правам человека. Подходящее место, чтобы составить представление о том, что означает «защита свободы» для простых сальвадорцев.

Можно выбрать несколько из сотен записей свидетельских показаний о совершенных зверствах и прочесть их. Можно изучить альбомы с фотографиями убитых. А еще можно послушать рассказы маленьких крепких смуглых женщин, очень обаятельных, в чистых платьях из выцветшего хлопка, с забранными назад черными волосами. Эти женщины – родственницы жертв, они приходят сюда, несмотря на опасность, чтобы дать показания, спросить совета, получить еженедельную порцию муки´, просто поговорить. За время короткого визита в Сальвадор меня поразило, как доверяли мне те, у кого столько причин бояться.

Например: я остановила тощую женщину, которая несла на голове пластиковый пакет с мукой. Для семьи? Семьи у нее не осталось, кроме матери и трех племянников – детей братьев. Ей сорок семь, и два года назад у нее были три брата и единственный ребенок (редкость для Сальвадора), беременная девушка двадцати пяти лет. Один за другим они исчезли. Она отвела меня за домик, чтобы показать, что с ней сотворили лишь за то, что она осмелилась спросить полицию о старшем брате, а потом о дочери. Ее левая грудь была разрезана до соска, на плече и голове – следы от глубоких колотых ран.

– Они все изнасиловали меня. Потом засунули в меня фонарик. У меня внутри все повреждено. Я плохо хожу. – Так ей отплатили за вопросы о брате. Она быстро подняла платье, чтобы показать длинный разрез прямо вдоль живота и другие шрамы. – Они думали, что мне конец, бросили меня умирать. – А это случилось, когда она попыталась узнать о своей дочери. Женщина не проявила ни единого намека на жалость к себе, но вдруг со слезами на глазах сказала: – Представьте, ей было двадцать пять, беременная.

Когда исчез второй брат, их мать, не в силах молча смириться с потерей, вернулась с младшим сыном в деревню. Через несколько дней мать нашла обезглавленное тело своего последнего сына в семи километрах от деревни.

Наша встреча была случайной; обычная женщина, ничем не отличавшаяся от других, пришедших за мукой.

По сравнению с другими войнами эта пока небольшая: периодические атаки с относительно малыми потерями для обеих сторон. Партизаны уничтожают мосты, плотины, опоры