Лицо войны. Военная хроника 1936–1988 - Марта Геллхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я умею немного шить, – сказала она.
«Допрос» Хуана по местным меркам был обычным, почти формальностью. Восемь дней его держали на скамейке без сна, с завязанными глазами и скрученными за спиной руками. Если он падал от истощения, его пинали и затаскивали обратно на скамейку. Когда с него сняли повязку, его веки слиплись, пришлось звать врача, чтобы их открыть. Все эти процедуры еще не считаются пытками. Допрос начался с избиения: его связывали, били кулаками, ногами или плетью и все время насмехались и издевались, уничтожив его гордость. После этого Хуана три дня били электрическим током в области сердца и легких, по животу, ногам и ушам. Для этого используют тяжелый промышленный станок, а прежде чем разместить металлические накладки, на кожу наносят липкую мазь. Несмотря на то что я читала подробные описания в документах Комиссии по правам человека, я не могу представить конвульсии парализованного тела, обожженные и выскакивающие из орбит глаза, крики. С тех пор прошло шесть месяцев, но Хуан все еще чувствует боль и слышит шум в ушах. Его жена говорит, что он очень худой, нервный и подавленный.
«Пытки в Сальвадоре стали обычным методом работы, те, кто ими пользуются, считают их естественными и необходимыми», – Комиссия Сальвадора по правам человека. Первопроходцами в деле совершенно официального использования пыток стало гестапо, и практика приобрела популярность. Эта ядовитая зараза распространилась по всему миру и прогрессировала. Бесстыдства CAIN превосходят все слышанные мной рассказы жертв гестапо в Европе. Пытки – худшая из придуманных человеком мерзостей, и любое правительство, которое их санкционирует, признаётся в собственной бесчеловечности. Сальвадор входит в Организацию Объединенных Наций, он подписал Всеобщую декларацию прав человека. Неужели Организация Объединенных Наций прекратила свою деятельность? Европейские чиновники справедливо осуждают советскую карательную психиатрию. Так почему же они послушно молчат о Сальвадоре?
«Убитые». В 1982 году, который считался хорошим годом, лучше трех предыдущих, было найдено 5840 изуродованных трупов мужчин и женщин, парней и девушек, валяющихся по всему Сальвадору. Большинство – крестьяне. За 1982 год «захватили» лишь несколько крестьян, «исчезли» восемь. С ними предпочитают бороться, расправляясь на месте, прямо в деревнях и на полях. Беженцы-крестьяне рассказывают, как армия, или ORDEN, или Национальная гвардия приходили в их деревню и убивали направо и налево, прежде чем угнать животных, разграбить и сжечь дома. Так появляются беженцы: примерно 300 000 человек за пределами страны, 200 000 – внутри, этот процесс продолжается. Крестьян изгоняют с их мест, убивают, потому что они – католики, поддерживающие Оскара Ромеро. Они верят словам убитого архиепископа: Бог не посылает несчастья, их создает человек. Сальвадорское правительство считает такие рассуждения революционными и коммунистическими. Так что священники-иезуиты оказываются коммунистами и живут под угрозой гибели.
В импровизированные лагеря беженцев приходят толпы женщин, детей (в несметных количествах), стариков. Все они видели, как убивают крестьян. Вот пример: рассказ дородной женщины, которая уже два года живет с 1200 другими крестьянскими беженцами на пыльных игровых площадках католической семинарии:
– Это был ORDEN. Мы услышали, как они приближаются, побежали прятаться в лес. Но моя дочь была на восьмом месяце беременности, она не могла бежать достаточно быстро. Они ее схватили. Разрезали живот мачете, вытащили ребенка и разрубили его пополам. Ей было 17 лет. Я видела это своими глазами. Своими глазами. Потом они украли все, ради чего мы работали, и сожгли наши дома.
Известно, что президента Рейгана расстроили фотографии жертв «Катаиба» в палестинских лагерях в предместьях Бейрута[147]. Он обязан взглянуть и на альбомы с фотографиями убитых сальвадорцев, которые собрала Комиссия по правам человека. Эти люди умерли не быстро. У многих залита кровью нижняя часть лица («Мы думаем, они забили их насмерть прикладами винтовок».) Некоторых задушили. Некоторых обезглавили, головы лежат рядом с трупами. У голого мальчика, лежащего лицом вниз, длинные глубокие открытые колотые раны на ногах. Голая женщина тоже лежит ничком, вся нижняя половина тела изрешечена пулями; судя по наготе, перед тем как убить, ее изнасиловали – для женщин здесь это обычная судьба. Тут же жуткая фотография восьми переплетенных неузнаваемых тел – их сожгли, и они сгорели до состояния гладкого белого жира. Все это – снимки убитых в январе этого года, в месяце, когда президент Рейган подтвердил, что реформа прав человека в Сальвадоре оправдывает увеличение военной помощи, хотя только за этот месяц было убито 672 сальвадорца.
Мы, люди свободного мира, свободно избираем наши правительства, поэтому несем ответственность за то, что они делают от нашего имени. Если бы правительства были лучше и мудрее, находились бы в более тесном контакте с настоящей жизнью, мирным гражданам не пришлось бы тратить столько времени на их воспитание и сдерживание. Надежда Мандельштам, пережившая другую тиранию, дала лучший совет: «Если ничего другого не осталось, надо выть». Занятие утомительное, но необходимое. Мы, американцы, должны кричать, чтобы наше правительство убралось из Сальвадора и держалось подальше от Никарагуа. Нельзя допустить, чтобы обо всем мире прокатилась слава о нас как о стране, которая с безумной жестокостью вмешивается в жизнь маленьких смуглых людей, никогда не причинявших нам никакого вреда.
«Мы не маленькие мышки»
Май 1985 года
Своим чрезвычайно проникновенным, бархатным голосом президент Рейган объясняет, что Никарагуа – «коммунистическая тирания». Контрас – нанятые Америкой убийцы – «настоящие революционеры, которые борются за свободу». Очевидно, что правительство сандинистов должно уйти. Неважно, что никарагуанцы выбрали его на честных всеобщих выборах, первых в своей истории. «Судьба свободы» то ли висит на волоске, то ли поставлена на карту – не помню, какое именно выражение он использовал. Здесь пожилой, но по-мальчишески задиристый президент может быть прав, но не в том смысле, какой он вкладывает в свои слова.
В марте я бродила по Никарагуа и разговаривала с незнакомцами. Это несчастная страна; столица Манагуа заросла кое-как построенными домами, городки поменьше грязны, деревни еще грязнее, местные смуглые люди ходят истощенными, в изношенной одежде, на горах вырубили деревья и так и не посадили новые, на огромных пустых пространствах пасется немногочисленный скот. Никарагуа выглядит измученной страной, из которой вытянули все соки. И все-таки она очень плодородна, а земли хватает всем, включая даже богачей. Размером Никарагуа с половину Великобритании, но живет здесь всего 3 200 000 человек, половина из которых моложе 16 лет. Все, что нужно никарагуанцам, чтобы нормально жить, – нормальное правительство. И сейчас у них наконец-то появился шанс на такую жизнь.
В пятнадцати километрах от Матагальпы, вдали от атак контрас на севере страны, бесплодный ландшафт сменяют горы, похожие на баварские Альпы, только в тропиках. Для кофейных плантаций нужна тень, так что прекрасные деревья тут пощадили. Неприветливая, хорошо одетая женщина – потомственный кофейный магнат – владеет отелем в этом живописном месте.
– У меня не было никаких проблем с Сомосой. И с этими сандинистами у меня нет проблем. Конечно, я не голосовала. Никто не голосовал.
Никто из таких, как она, – возможно, но в Национальной ассамблее заседают 29 депутатов, представляющих три правые партии.
Земля этой женщины производит больше сотни тонн кофе:
– Приходится продавать правительству по низкой цене. – Три месяца в году она нанимает сотни сезонных работников, кочующих по стране, для сбора урожая. – Сейчас только женщины и дети. Мужчины служат в ополчении. Работать никто не хочет.
– Откуда приходят эти женщины и дети?
– Кто знает? – она пожала плечами. –
