Сделка - Элиа Казан

Глава восемнадцатая

Отца одолевали галлюцинации. Его мозг, как сложную электроцепь короткое замыкание, уже поразила немочь.

Он начал с декларации: «Она выходит замуж!»

— Кто, пап?

— Кто, кто? Твоя мать. Совсем перестала меня слушать.

Старый Джо выразительно постучал по своему виску, обтянутому кожей, напоминающей пергамент.

— Финиш, — прошептал он.

Отец не слышал диагноза. Его мозг переключился на другой объект.

— Билет при тебе? — требовательно спросил он.

— Какой билет, па?

— Какой, какой? Мой!

— Понятия не имею, что за билет.

— Боже! — взмолился он.

— Па, объясни, что за билет.

Он сжал губы.

— Па? — сказал я.

— Не суетись. Сам сделаю.

Казалось, он потерял дар речи от расстройства. Я не знал, что сказать. Он взглянул на меня, покачал головой.

— Как ты стал богачом? — сказал он. — Твоя память никуда не годится.

Дядя Джо насмешливо ощерился.

Отец, покачивая головой, стал упрекать меня.

— Эвангеле! — сказал он. — Здесь никому нельзя верить. Ты один — моя опора.

Он покачал головой, как бы удивившись равнодушию всего мира, к которому принадлежал его сын, к судьбе отверженного.

— Извини, пап, — извинился я от всего сердца.

Я был виноват, хотя и не понимал в чем. Я попробовал вспомнить, не велись ли у нас с ним разговоры о билете? И куда билет?

— Извини, пап. Я забыл про билет, — сказал я. — Скажи еще раз, что надо, и я сделаю.

— Не беспокойся, — ответил он. — Я сам.

— Мне можно верить.

— Только не в этом, — сказал он. — Времени осталось маловато. Пошевели мозгами и придумай, как выбраться отсюда.

А я все не мог понять, как это маразматический старик еще умудряется сохранить власть надо мной, внушать мне чувство вины, и даже сомневаться в моих способностях мыслить, и ставить под вопрос мою память.

— Ты видел, какую надпись они подсунули? — спросил он неожиданно.

— Нет.

— Да что у тебя с глазами?

— Наверное, не заметил.

— Посмотри в окно и увидишь.

Я не осмелился не подчиниться. К моему удивлению, через квартал на крыше здания действительно горела рекламная надпись — то ли предохранителей, то ли батареек. Из-за большого расстояния четко различались всего две буквы — фирменный знак «S.P.». Все это мигало и мерцало через интервалы времени.

— Теперь что скажешь?

— Да.

— Понимаешь?

— Понимаю, — солгал я.

— Что понимаешь?

— Что-то насчет предохранителей, да?

— Зачем ты врешь, мой мальчик? Зачем?

— М-м… — Я оказался в затруднении.

— Объясни мне, как же ты разбогател? Как?

— Я говорил тебе, пап, что и сам не знаю.

— Ты видишь буквы?

— Да, пап.

— Ведь буквы что-то означают?

— Да, пап.

— А что?

— Не знаю.

— «Серафим, Плати!» — выкрикнул он. — Они означают «Серафим, Плати!».

— А-а! — только и мог сказать я.

— Поэтому, когда я говорю, что меня пытаются отравить здесь, не смейся.

— Кто хочет отравить тебя, пап?

— Яд — в пище. Тысячу раз говорил.

— А зачем?

— Чтобы получить деньги, мой мальчик. Людям что надо, ха-ха? Скажи!

— Ты ведь говорил мне, что у тебя нет денег.

— Тогда скажи, зачем они хотят отравить меня?

— Не знаю.

— Он не знает! Причина ведь должна быть, а-а?

— Но денег-то у тебя нет, так?

— Но они-то этого не знают?

— Теперь понятно.

— Ничего тебе не понятно. Я ведь уже говорил — возьми такси и увези меня отсюда. Они не выпустят меня отсюда, пока я не умру.

— Я знаю, пап.

К счастью, тут его мысли переметнулись на другой объект.

— А он — дерьмо! — пробормотал он.

— Кто, пап?

— За кого она замуж выходит! Этот ирландец. Она еще поймет. У него же ничего нет. Ни бизнеса, ни денег, ни офиса, ни даже стойки, ничего. Только по шлюхам бегает. Она все еще поймет.

— А кто он, пап?

— Эвангеле, поговори с ним. Разрушать семью после сорока лет супружества — грех!

В его глазах проступили слезы.

— Хорошо, пап. Скажи мне, кто он.

— В этом вся беда, я его не знаю.

Мысли, тяжелые, неприятные, заставили его замолчать. Мы с Джо тоже не открывали рта. Джо подмигнул мне, затем повернулся и уставился в окно на слабые сполохи рекламы.

Молчание затянулось.

Отец, тяжело дыша, лежал на спине. Без вставных челюстей губы ушли внутрь, лицо сморщилось. Зубы тускнели в стакане на прикроватной тумбочке.

Несколько лет назад его лицо начало ссыхаться в маску застывшей озабоченности. Страх смерти заглушил все, даже малозаметные черточки добра, остававшиеся у него. Он лежал и, как брошенная на берег рыба, пытался вдохнуть в себя еще немного спертого больничного воздуха. Его глаза блуждали по всей комнате, выискивая последнюю угрозу. Откуда придет смерть? Откуда?

Он попытался что-то сказать. Я склонился к нему и поймал обрывок фразы: «Хочу винограда. Эвангеле, принеси гроздь винограда». Вспомнив его былую страсть к белому, без косточек, винограду, я хотел пойти за сестрой, но он пригнул мне голову и поцеловал в лоб с неожиданной нежностью.

Я позвонил сиделке.

Отец попытался приподняться на постели. Я помог ему. Он улыбнулся, затем вспомнив, что рот без зубов, закрыл его ладонью.

— Помнишь, — сказал он, — как я тебе говорил, что в богатую девчонку влюбиться так же легко, как в бедную? Помнишь, мой мальчик?

Он рассмеялся и вновь закрыл рот ладонью.

— Да, — засмеялся я с ним.

— Благодарю Господа, что ты слушал мои советы и стал богачом. Ты ведь слушал? И видишь, как все вышло!

— Да, пап.

— Молодец! Молодец!

Он все еще держал мою руку. Затем закрыл глаза, и его лицо приняло умиротворенное выражение. «Видишь, как все вышло? — повторил он. — Видишь?»

Пришла мисс Смит. Отец открыл глаза и взглянул на нее. Его губы проартикулировали слово «шлюха». Но мисс Смит не уловила комплимент, будучи занятой другим. Она привела подкрепление — сестру Бентли, похожую на мясника.

— Он хочет винограда, — сказал я.

— На ужин винограда по всей видимости не будет, — сухо ответила она. — Сейчас он примет ванну. А вы, оба, пожалуйста, выйдите.

Джо даже на старости лет был по-восточному галантен. Независимо от красоты или уродства слабого пола он относился к женщинам как к объектам секса.

— До свидания, очаровательные леди, — спел он.

Мисс Смит остудила его пыл молчанием. Но старика Джо обидеть было невозможно.

— Одна красивее другой! — заключил он и поклонился сестрам, прижав шляпу к сердцу.

Джо завязал оживленный разговор со старшей из сестер. Я слышал его велеречивые объяснения, что, мол, бедный братец пожелал, чтобы он сидел рядом с ним в госпитале. И несмотря на крайне важную деловую встречу в городе, его можно склонить к выполнению просьбы умирающего, если персонал выделит один такой замечательный ужин и на него. У Джо не имелось с собой наличных.

По телефону попалась Эллен. Она спешила: ее парень сидел внизу в машине, с доктором все в порядке, она «вооружена», осложнений не будет. Я велел ей выписать из «Алгонкина» и меня, а багаж пусть отнесут вниз, когда я приду, то оплачу счет. До сих пор я должен «Алгонкину» 278 долларов 48 центов.

Я вышел на балкон, висевший слева от стоянки машин. В отдалении периодически вспыхивала надпись «Серафим, Плати!». Насколько я знал, у старика не осталось друзей. Одного за другим он всех настроил против себя. И сейчас, на закате, остался лишь я. Мы оказались оставленными один на один.

Чего еще может ожидать старик от последнего и единственного друга? Он слезно просил об одном — вызволить его из госпиталя. Я должен был пойти ему навстречу, и не потому, что это было правильно с точки зрения медицины и простого здравого смысла, а потому, что in extremis — это было его желание. Это было единственное, что он просил для себя от меня. К кому еще он мог обратиться за помощью? Кто еще помог бы ему встретить смерть так, как он сам хотел бы?

Затем, к моему испугу, идея перестала казаться мне возможной, она превратилась в абсурд. Я решил прекратить поддакивать ему. Я только ускорю его смерть, если увезу его из больницы.

По холлу бежала мисс Смит.

— Скорее к нему! — заверещала она. — Ваш отец не дает перевернуть себя. Он ударил мисс Бентли!

Я помчался обратно. Кровать отца была в полном беспорядке. На полу растеклась лужа воды из опрокинутого таза. В ней плавали мочалка и кусок мыла. Бутылка со спиртом тоже была разбита. Увидев меня, отец взорвался: «Эта лошадь хотела дотронуться до меня!» Он ткнул пальцем в рыдающую мисс Бентли. Гнев отца, особенно для тех, кто его испытал в первый раз, был страшен. В конце концов и «лошадь» Бентли была лишь девчонкой.

Я приблизился к постели. Он притянул меня к себе и зашептал: «Где такси?» А я, даже не поняв, в чем дело, закивал согласно головой, мол, уже на подходе.