Том 12. Дневник писателя 1873. Статьи и очерки - Федор Достоевский

Достоевский осмыслял подвиг декабристок как подвиг христианского великодушного смирения и стойкости. Некрасов же акцентировал его революционное, гражданское начало.[134]

Разбирая произведения русской живописи, Достоевский прибегает также к скрытой полемике с обозревателем газеты «Голос» Л. К. Панютиным, писавшим под псевдонимом Нил Адмирари, которого не называет в своей статье и которому уделяет значительно меньше внимания, чем Михайловскому. В 65 № «Голоса» (4 марта 1873 г.) была напечатана большая статья Панютина «По поводу выставки в Академии художеств». Интересно, что оценки рассматриваемых Достоевским картин прямо противоположны оценкам обозревателя «Голоса» (картины Бронникова, Грузинского — см. ниже).[135]

Сочувственно оценивая произведения жанровой живописи и критически относясь к картинам историческим, Достоевский выступает как художник, «одержимый тоской по текущему» (см.: наст. изд. T. 8. С. 692), ратующий в то же время за внесение в актуальные, злободневные темы высокого, одухотворяющего «идеала», так как «идеал ведь тоже действительность, такая же законная, как и текущая действительность» (С. 90.).

X

Ряженый

Впервые опубликовано в газете-журнале «Гражданин» (1873. 30 апр. № 18. С. 533–538) с подписью: Ф. Достоевский.

В статье «Смятенный вид» Достоевский выступил с упреками по адресу H. С. Лескова, признав его рассказ «Запечатленный ангел» «в некоторых подробностях почти неправдоподобным» (см. выше, С. 68). Оскорбленный Лесков опубликовал в апреле 1873 г. в газете «Русский мир» под разными псевдонимами («Псаломщик» и «Свящ. П. Касторский») две заметки, общий смысл которых сводился к тому, что автор «Дневника писателя» недостаточно знаком с историко-церковными вопросами и бытом русского духовенства, чтобы судить о них со знанием дела. Ответом на обе эти «ругательные», по определению Достоевского, заметки и явилась данная статья «Дневника».

В полемике с Лесковым писатель сформулировал ряд пунктов своей творческой программы, принципиально важных, для понимания общего направления его работы над языком и стилем, отличного от направления литературно-художественных исканий Мельникова-Печерского, Лескова и других, близких к ним писателей-реалистов 1870-х годов, которые решали задачу воссоздания народности посредством обращения к художественному «этнографизму», посредством передачи пестрого и затейливого узора русской простонародной речи.

Сложность личных и творческих отношений Достоевского и Лескова сказывалась на протяжении всего их творческого пути. Впервые творчество Лескова привлекло внимание Достоевского в начале 1860-х годов. В «Эпохе» (1865. № 1) Лесков напечатал повесть «Леди Макбет Мценского уезда».[136] По свидетельству Лескова (в письме к Д. А. Линеву от 5 марта 1888 г.), повесть была сочувственно поддержана Достоевским.[137] Однако намерение Лескова печататься в «Эпохе» и впредь[138] не осуществилось в связи с запрещением журнала.

Резкость и пристрастность взаимооценок обоих писателей стала очевидной с конца 1860-х годов. К 1869 г. относится язвительное замечание Лескова о романе Достоевского «Идиот».[139] К этому же году — его обстоятельное суждение об этом романе,[140] свидетельствующее об оценке Лесковым творчества Достоевского с позиций преимущественно социально-бытового реализма. Полемичность восприятия писателями друг друга ощутима и в их письмах начала 1870-х годов.[141] В 1873 г. Достоевский — как редактор «Гражданина» — возвращает Лескову рукопись «Очарованного странника», присланную для публикации по предложению В. П. Мещерского.[142] Годом позднее, во время работы над романом «Подросток» (и в период печатания романа Лескова «Захудалый род»), Достоевский пишет эпиграмму на Лескова (см.: XVII, 23, 452–453, а также ниже, С. 349).

После 1873 г. отношение Лескова к Достоевскому определялось во многом его восприятием Л. H. Толстого как своей «святыни на земле».[143] Прочитав отзыв об «Анне Карениной» в «Дневнике писателя» за 1877 г., Лесков обратился к Достоевскому с письмом, содержавшим восторженную оценку его анализа романа Толстого.[144] Выход в свет книги К. H. Леонтьева «Наши новые христиане Ф. M. Достоевский и граф Лев Толстой» (M., 1882) — уже после смерти автора «Братьев Карамазовых» — побуждает Лескова выступить в защиту Достоевского.[145] При этом, однако, ярко обнаруживается его пристрастность к оценке «богословского образования» Достоевского. «Пишущий эти строки, — замечает Лесков, — знал лично Ф. M. Достоевского и имел неоднократно поводы заключать, что этому даровитейшему человеку, страстно любившему касаться вопросов веры, в значительной степени недоставало начитанности в духовной литературе, с которою он начал свое знакомство в довольно поздние годы жизни и по кипучей страстности своих симпатий не находил в себе спокойствия для внимательного и беспристрастного ее изучения. Совсем иное в этом отношении представляет благочестиво настроенный и философски свободный ум графа Л. H. Толстого, в произведениях которого — как напечатанных, так еще ярче в не напечатанных, а известных только в рукописях, — везде видна большая и основательная начитанность и глубокая вдумчивость».[146] К 1886 г. относится статья Лескова «О куфельном мужике и проч. Заметки по поводу некоторых отзывов о Л. Толстом»,[147] написанная в связи с появлением повести «Смерть Ивана Ильича». В этой статье Лесков говорит о Достоевском как о «родоначальнике» темы народа, взятой в аспекте духовного возрождения России, но вместе с тем стремится показать, что толстовское «знание и понимание» народа было значительно глубже, нежели «мистическое народничество» Достоевского.[148]

Субъективизм, свойственный восприятию Лесковым идейно-эстетической программы Достоевского, с особой выразительностью проявился в его полемических (псевдонимных) заметках 1873 г. Описание Достоевским сюжета картины В. E. Маковского «Придворные псаломщики на клиросе» (см. выше, С. 86–87) и публикация в «Гражданине» рассказа M. А. Недолина «Дьячок» (1873. 16 апр. № 15–16) стали поводом для выступления Лескова против Достоевского. Упрекая писателя в незнании церковного быта и культуры духовной среды, Лесков одновременно оспорил некоторые эстетические принципы Достоевского.

Свою полемику с Лесковым Достоевский строит на противопоставлении «высшего реализма» (изображающего «неисследимые глубины духа и характера человеческого») и конкретно-бытового типизма, стремление которого к внешней «характерности» и «эссенциозности» препятствует психологической глубине изображения. Достоевский вскрывает стилевой разнобой в заметке мнимого священника Касторского, обусловленный совмещением в ней разных задач — дискредитировать Недолина и Достоевского и возвеличить Лескова. Умение показать эти стилистические противоречия позволило Достоевскому открыть под разными псевдонимами — «Псаломщика» и «Свящ. П. Касторского» — одного и того же автора, H. С. Лескова.

Отголоском полемики с Лесковым 1873 г. можно считать ироническую заметку в записной тетради Достоевского 1880–1881 гг.: «Лесков — специалист и эксперт в православии» (XXVII, 46).

XI

Мечты и грезы

Впервые опубликовано в газете-журнале «Гражданин» (1873. 21 мая. № 21. С. 606–608) с подписью: Ф. Достоевский.

Замысел статьи относится к январю 1873 г. Черновой автограф, значительно отличающийся от окончательного текста, содержит реалии, извлеченные из публикации отчета о процессе С. Г. Нечаева.[149] В автографе зафиксирован также ряд фактов, подсказанных «Общей государственной росписью доходов и расходов на 1873 год»[150] и последующим ее обсуждением в петербургской периодике. В нем присутствует мотив, вошедший затем в «Бобок» (сентенция об удивлении).

В становлении замысла статьи определенную роль сыграла шестая часть работы A. H. Пыпина «Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. Исторические очерки»,[151] где давался критический анализ теории славянофилов. Привлекли внимание Достоевского в этот период, по всей вероятности, и книга А. Стронина «Политика как наука» (СПб., 1872), в которой была предпринята попытка изучения экономических и политических систем «великих» держав и держав «средних» и «малых»,[152] а также суждения об этой книге В. Д. Спасовича и разбор последних H. К. Михайловским, резко отрицательно отнесшимся к мысли Стронина о «всемирной завоевательной миссии» России.[153] Спасович, со своей стороны, определял стронинскую концепцию будущего России как «милые грезы» (курсив наш. — Ред.), которые «искренне жаль разрушать».[154] В связи с этим H. К. Михайловский иронически замечал: «Почему путешествие к Атлантическому океану „с бубнами и литаврами“ есть милая греза, которую искренно жаль разрушить <…> недоумеваю».[155] Внимание «Гражданина» к работе Сгронина и полемике вокруг нее дает возможность предположить, что Достоевский, излагая собственные представления о будущем России, ввел понятие грезы (как и понятие мечты) в название статьи с полемической целью[156].