Адмирал Колчак и суд истории - Сергей Дроков

Фотография генерал-майора В.О. Каппеля. Б. м. 4 χ 5 см. (Б. д.) Групповая фотография: генерал от артиллерии Ханжин, генерал-майор Д.А. Лебедев и шесть неустановленных лиц в русской военной форме. Б. м. 7,5 χ 5,5 см. (Б. д.)

Фотография поручика Вербицкого с женой. Б. м. 5 χ 7 см. (Б. д.) Фотография атамана Оренбургского казачьего войска генерал-лейтенанта Дутова. Б. м. 4 χ 5,5 см. (Б. д.)

Групповая фотография японской военной миссии в Иркутске, г. Иркутск. 11,5 χ 8 см. (Б. д.)

Фотография начальника японской военной миссии в Иркутске генерала Като, г. Иркутск. 4 χ8 см. (Б. д.)

Фотография японской военной миссии, г. Иркутск. 11,5 χ 7,5 см. (Б. д.)

Групповая фотография японской военной миссии: генерал Като в группе пяти японских военных лиц в форме, г. Иркутск. 10 χ 5,5 см. (Б. д.)

Фотография японского шпиона доктора Хан-Мин-Дя. Б. м. 4 χ 7 см. (Б. д.)

Фотография доктора Сага. Б. м. 4 χ 5,5 см. (Б. д.) Фотография осмотра войск адмиралом Колчаком, г. Омск. 11 χ 8,5 см. (Б. д.)

Фотография атамана Семенова. Б. м. 4,5 χ 6,5 см. (Б. д.) Фотография министра внутренних дел В.Н. Пепеляева Б. м. 4 χ 8 см. (Б. д.)

Фотография атамана Анненкова. Б. м. 3 χ 5 см. (Б. д.) Фотография управляющего Иркутской губернией Яковлева. Б. м. 4 χ 7,5 см. (Б. д.)

Фотография председателя Совета министров Чехословацкой республики профессора Масарика. Б. м. 10 χ 15 см. (Б. д.)

Фотография чешского генерала Войцеховского. Б. м. 6 χ 9 см. (Б. д.) Фотография военного министра Чехословацкой республики генерала Стефаника. Б. м. 6 χ 8,5 см. (Б. д.)

6 фотографий трупов, расстрелянных и изрубленных шашками. гг. Омск, Оренбург. 8 χ 12,5; 8 χ 11,5; 9 χ 7,5; 10 χ 7; 9 χ 7,5; 6,5 χ 4 см. (1919 г.)

Фотографии ст. Байкал, гг. Омск, Уфа. 10 χ 7,5; 4 χ 8; 10 χ 7,5; 4 χ 8; 9,5 χ 7,5; 7 χ 4 см. (1918–1919 гг.)

Двадцать первая группа. Документы по комплектованию «Следственного дела по обвинению Колчака Александра Васильевича и других» и по описанию состава документов дела. (Не публикуется.)

В состав условно выделенной 21-й группы документов (первые 12 дел) «Следственного дела по обвинению Колчака Александра Васильевича и других» не включены дублетные документы, а также сопроводительные письма. Общее количество составляет 346 документов и 56 фотографий.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

При подведении итогов исторической фактологии, оказавшейся вне зоны внимания следователей и Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации, рассматривавших вопрос о реабилитации Верховного правителя России А.В. Колчака в 1999 г., напрашиваются следующие выводы.

Первый – инициатива ареста и следствия по «делу самозваного и мятежного правительства Колчака» принадлежала земско-эсеро-меньшевистскому Политическому центру.

Второй – образованный 22 января 1920 г. (приказом № 1) Иркутский ревком к следствию имел опосредованное отношение.

Третий – к моменту подписания официального акта мирной передачи власти земско-эсеро-меньшевистский состав ЧСК при Политцентре (под председательством К.А. Попова) выработал основные направления в сборе вещественных доказательств.

Четвертый – соблюдена важная сторона процессуального порядка: адмирал Колчак был ознакомлен с протоколами допросов, на тексте которых самолично расписался.

Пятый – отсутствие публично заявленной конечной цели, которую преследовал центр при производстве следствия, позволило иркутским большевикам перехватить инициативу и 27 января всенародно объявить: «Чрезвычайная следственная комиссия Ревкома спешно собирает материалы, относящиеся к деятельности Колчака и Пепеляева, с целью предания их суду»[585].

Данные выводы свидетельствуют о том, что произведенные Политцентром аресты и следствие (не только Верховного правителя и председателя правительства, но официантов, кочегаров, вестовых и т. п.) разрабатывались им как возможный «плацдарм» для отхода в тень «личной неприкосновенности демократии». Не случайно видные деятели антибольшевистского движения в Сибири (министр юстиции Временного Сибирского правительства Г.Б. Патушинский[586], директор канцелярии Верховного правителя А.А. Мартьянов и даже председатель Совета министров Временного правительства автономной Сибири П.Я. Дербер) на майском судебном процессе 1920 г. выступили в роли свидетелей, а подсудимый товарищ министра труда С.М. Третьяк[587] «ввиду его активного участия в борьбе за свержение самозваного правительства Колчака в Иркутске» был приговорен всего лишь к условному лишению свободы[588].

«Советский» этап следствия практически ничего существенного в ход сбора вещественных доказательств, выработки программы, заключений и предъявленных обвинений адмиралу не внес. Все расследование осуществлялось и юридически оформлялось теми же членами комиссии, что и при Политцентре. Единственное «достижение» этого этапа – расстрел Колчака и Пепеляева. С другой стороны, следствие определило намечавшуюся цель судебного процесса на Атамановском хуторе, которая не ограничивалась попытками установления, какая же из противоборствовавших сторон антидемократична: власть местных большевиков или так называемая «колчаковщина».

Главным являлось стремление иркутских большевиков нанести удар третьей (земское и городское самоуправления) и четвертой (социал-демократическая и социал-революционная партии) сторонам, опасность которых они еще с января 1920 г. приравнивали к опасности, исходившей от каппелевских и семеновских «банд», вкупе с иностранной интервенцией.

20 июня 1920 г. на первом заседании Временного Народного собрания Дальнего Востока председатель Временного правительства Приморского края А.С. Медведев[589] говорил: «Вам памятно, что воля народа всегда высказывалась за то, чтобы сам народ и весь народ решал судьбы своей родины […] Вы помните, когда все надежды, все чаяния возлагались на Уфимское собрание, потом на деятельность Директории; и все это закончилось тем, что в Сибири образовалась единоличная власть Колчака, и никакие указания с мест, никакие протесты, ни борьба, возникшая по всей Сибири, не убедили правительство Колчака, что нельзя в настоящее время решать вопрос единолично, нельзя лишать население возможности устраивать свою жизнь по своему желанию. Поэтому власть единоличная, власть Колчака, с самого первого дня своего существования стала идти на убыль […]

Никто не мог предполагать, рассуждая более или менее разумно, что население Сибири, объявившее войну европейской России, победит эту Россию и придет в Москву с тем, чтобы зазвонить в московские колокола. Власть Колчака постепенно сходила на нет, никакие протесты общественности, земских и городских самоуправлений не были услышаны в Омске […] в Сибири все чаще и чаще и смелее стали раздаваться голоса о том, что вопросы русского народа должен разрешить сам и весь народ […]

Я помню, что земские организации пришли еще в августе месяце прошлого года (1919. — С. Д.) к тому положению, что дальше так идти не может. Земские организации настаивали на созыве городских и земских съездов – то, [что] единственно было возможно в то время. Однако земство не остановилось перед отказом, и многие земства, в том числе и Приморское областное земство, решили созвать Земско-городской съезд в Иркутске. Избрали своих представителей, но только в октябре месяце конспиративно, тайно съезд мог открыться в Иркутске. На этом съезде было решено, что тем путем, каким идет правительство Колчака, идти нельзя; необходимо искать новые пути, согласованные с волей русского народа […] на этом съезде вылилось одно решение, что с правительством нужно только бороться […]»[590]

До подписания акта о мирной передаче «государственной власти на всей территории, освобожденной от власти реакции» 22 января 1920 г., делегация Политического центра на переговорах в Томске предложила Совнаркому и ЦИКу решить характер взаимоотношений центральной советской власти с Восточной Сибирью для сохранения последней за революционной Россией и избежания протектората Японии. Задачи государства-буфера не изменились даже после смены власти, укрепившись циркуляром ЦК ПСР от 28 января 1920 г.:

«Признавая, что основной фронт новой местной республики есть фронт ее против разбитой, но еще не добитой контрреволюции и союзных с нею империалистических хищников, ЦК одобряет ее примирительную политику по отношению к наступающим большевикам, в случае же, если центральная советская власть, вопреки интересам революционной России, не пойдет навстречу этой политике и уступит соблазну немедленным нападением разрушить неокрепшую демократию Восточной Сибири, ЦК возлагает всю ответственность за дальнейшие внутренние смуты и роковые международные осложнения на Дальнем Востоке – всецело на совесть безответственных диктаторов правящей партии»[591].

В выработанном итоговом постановлении ЦК ПСР была одобрена занятая Сибирским краевым комитетом партии позиция по отношению к местной советской власти, а также его решение об образовании независимого временного демократического государства-буфера между советской Россией и Японией. «…II. Признать правильным отказ от власти краевого комитета партии и членов последних, входящих в Иркутский Политический центр, и передачу ими этой власти местным коммунистам, стремившихся утвердить советский режим, не считаясь с опасностью японской оккупации и рисковавших вызвать борьбу внутри демократии, несмотря на наличность еще некоторой контрреволюционной угрозы. Вся ответственность за последствие этих событий должна быть возложена на большевиков и их авантюристическую попытку.