Последний выстрел - Эмма Пиньятьелло

пересохло и запершило. Каждое слово ощущалось как вырванная заноза. – Вы заставили ее уйти.

Виттория подтянула ноги – у нее это получилось почти по-детски, – и лунный свет разгладил на ее лице неразглаженные ботоксом морщины.

– Женщины понимают друг друга так, как никогда не понять мужчинам. Я сказала ей, что не смогу гарантировать безопасность ее сына, если когда-нибудь заподозрю, что она и Джованни снова крутят шашни у меня за спиной. Я дала ей столько денег, что грабитель банка упал бы на колени. Я сказала ей, что если она уйдет и никогда не вернется, то ты будешь жить. Я не дала воли своему гневу.

– А мой отец? Он ничего об этом не знал?

Виттория вздохнула.

– Сомневаюсь. Он знал только, что твоя мать хотела большего, чем он мог ей дать. Она ушла глубокой ночью, пока ты спал, ушла с моими деньгами и моим обещанием. Твой отец видел в ней только худшее. Люди видят только то, что хотят видеть. Как у тебя с Джованни – ты видел в нем тирана, который дал тебе второй шанс, потому что не мог рисковать тем, что ты передашь семейные секреты Барбарани тому, кто больше заплатит. Но он сделал все, чтобы удержать тебя, Грейсон, чтобы его сын стал частью его династии. Он все еще верил, что я сдержу свое слово и убью тебя, если он расскажет тебе правду. Он был так жесток с тобой, потому что ты был его сыном. Посмотри, как он обращался с собственными сыновьями. – Она снова рассмеялась. – Честно говоря, если бы я ставила на то, кто из детей Джованни первым сорвется и убьет отца, я бы поставила на Томазо или Луку, а не на Франческу.

Невероятно, она еще шутит.

– Джованни не относился ко мне как к сыну. – Грей с такой силой вцепился в спинку кресла, что почти услышал, как трещит итальянская кожа. – Он ни к кому из нас не относился как к сыну. Но его сердце точно больше вашего.

– Что ты знаешь о сердце, Грейсон Хоук? – ухмыльнулась Виттория.

Образ Макс – с поднятым пистолетом и горящими глазами – мелькнул между ними, как призрачная голограмма.

Мне очень жаль. Но я люблю его.

– Я пыталась сказать об этом мисс Конрад – на тот случай, если это имело отношение к тому, почему у моих детей вдруг появились мишени на спине. Дала ей все, что нужно, чтобы разобраться, но она была слишком захвачена своими чувствами и не смогла разглядеть в тебе твоего отца. Но он в тебе, Грейсон. Все его тени – в тебе.

– Вы заставили Макс скрыть от меня содержание записки, потому что знали, что я узнаю почерк Фрэнки, или потому что думали, что я как-то причастен к убийству?

Виттория сморщила нос, словно собиралась закричать или рассмеяться.

Но он не стал дожидаться ответа. В тот момент он ненавидел Витторию, но в эту ненависть вклинился кусочек стекла, вырвать который он не мог. Кусочек понимания и печали. И когда он поднял стеклянный кубок Джованни, награду, полученную несколько лет назад за «Барбарани Сангве», и швырнул его в стену кабинета, это было не из-за Виттории. Другое дело кулак, которым он врезал в висящую на стене фотографию Венеции. Кричащая боль в руке ощущалась как первый глоток свежего воздуха.

Захлопнув за собой дверь, отгородив себя от ликующего пьяного смеха – она смеялась над его яростью, – Грей ощутил вибрацию телефона в кармане.

Он ответил.

– Не сейчас.

Он дал бы отбой, если бы не услышал панику в голосе Джетта.

– Макс ушла.

– Что значит ушла? Полицейские сказали, чтобы она оставалась с тобой в пристройке до слушания. Доктор сказал…

– Знаю. Господи, как ты думаешь, почему я звоню? Она ушла несколько минут назад. Ее сумка в багажнике Бесси, а днем я видел, как она искала дорогу к тюрьме, где сейчас Либби Джонстон.

– Почему ты ничего мне не сказал?

– А ты как думаешь?

– Где она сейчас? Где ключ от Бесси?

– Ты не вернул его после поездки в Перт. Думаю, он в твоем коттедже.

43

Грей

Макс пыталась проникнуть в коттедж через окно.

– Дай угадаю: ты не преступник? – сказал Грей.

Она вздрогнула от его голоса и поспешила натянуть лавандовый халат на белую майку – он отвел глаза.

– Я просто…

– Убегаешь?

Удивительно, стоило ему увидеть ее, и боль от слов Виттории заглохла. Он по-прежнему чувствовал все то, что пытался осмыслить и понять с тех пор, как держал в руках тело Джованни, словно пуля пронзила и его самого, вырвав задвижку, сдерживавшую приливы ярости, ненависти и стыда. Но одного взгляда на Макселлу Конрад, осознания того, что она здесь, в этом мире, оказалось достаточно, чтобы унять эти чувства и дать ему возможность дышать.

– Мне нужно увидеть Либби. – Она не смотрела ему в глаза. – Не хотела тебя беспокоить. И я не пытаюсь как-то тебя обойти или что-то в этом роде. Просто подумала, что ты не хочешь со мной разговаривать.

– Почему ты так подумала?

– Потому что ты не разговаривал со мной с тех пор…

– …как узнал, что я сын Джованни, а моя единокровная сестра замышляла убийство всей семьи?

Макс уставилась на него, и рука, которой она уперлась в угол окна, безвольно упала.

– Грейсон, я…

– Только не говори, что тебе жаль. – Он повторил слова, которые она сказала ему в отеле в Перте. – Терпеть этого не могу.

Она сложила руки на груди.

– Я и не собиралась. Хотела спросить, кого ты ударил. – Она посмотрела на его кулак.

Он поднес кулак к свету. Содранная с костяшек кожа, крохотные пятнышки крови – память о Венеции.

– Пойдем, – мягко сказала она. – Обработаю руку и уйду.

Он не нашелся, что возразить. Та фантомная пуля лишила его и этого. Он не мог рассказать ей обо всем, что обдумывал в последние несколько дней. Она притягивала его тем светом, который, казалось, окружал ее подобно предзакатной кромке почти опустившегося за горизонт солнца. Ничего другого, кроме как покорно последовать за ней, ему не оставалось – он был потерпевшим крушение кораблем, изрешеченным пробоинами, вода заливала рваную палубу, и огонек маяка мерцал слишком далеко. Доплыть – ни малейшего шанса. Но прежде чем он пойдет ко дну, почему бы и не полюбоваться светом.

Он позволил ей подвести себя к входной двери, позволил взять ключ из его искалеченной руки и вставить в проржавевший замок. Женщина, от которой он пытался избавиться, теперь