Первенцы - Дарья Чернышова

даже огромного живота. Гисла пожала плечами: «Меня в беременность тоже так раздуло. Думала, это у нас семейное». Лета тогда испугалась еще сильнее, решила, что живот может лопнуть, как перезрелая ягода. Приезд Петры оказался как нельзя кстати – только ей под силу справиться со всеми этими опасениями.

Когда Лета с большим трудом наконец заснула вечером накануне родов, Гисла сказала: «Не припомню за собой таких причуд». Повитуха усмехнулась: «Могла быть и хлеще, да мигом позабыла. Когда младенец лежит уже на груди, мысли и страхи твои только о нем».

Лете помогли улечься в постель, поставили рядом две простеньких колыбели. Напевая себе под нос, Петра потихоньку собирала вещи, торопилась вернуться в город – дала напутствия, взяла деньги, от сопровождения отказалась. Пока повитуха возилась с тазами да стульями, Гисла, только теперь чувствуя навалившуюся усталость, приготовила для себя и Гашека шиповниковый отвар. Поставив на стол две кружки, спросила:

– Ты к нам насовсем?

– Да, – ответил он, уставившись в одну точку. – Насовсем, конечно.

– Хорошо. – Гисла села напротив. – А теперь расскажи мне, что стало с твоей сестрой.

Гашек закрыл глаза и коснулся вплетенной в бороду золотой серьги. Теперь Гисле видно стало, что это серьга, а на ней – мелкий узор орнамента. «Марцарза», – сказали бы в Хаггеде про подобное украшение.

Иначе – дар на память о любви.

Хозяин

Госпожа Нишка сказала однажды: «Ты, Отто, должен быть полностью откровенен только с двумя людьми во всем мире – со своей женой и личным лекарем». Впрочем, вряд ли она была полностью откровенна с господином Вернером, как и он, в свою очередь, с ней. И все-таки Отто старался следовать совету матери – он представлялся довольно разумным.

От услуг лекаря из Тильбе господин отказался сразу по прибытии в Столицу – отправил того в академию, учиться извлекать из людей арбалетные болты. Еще до начала сейма в город по приглашению Лукии Корсах приехал Матей из Тарды с двумя подмастерьями. Старший из них, угрюмый юноша по имени Алеш, в кругах ценителей поэзии более известный как Ясменник, обрел в юной госпоже Тильбе преданную поклонницу, а немного позже, с согласия и одобрения господина, тайную любовницу. Вернуть ей зрение мастер Матей не смог: время упущено. Она, опираясь на плечо любимого человека, приняла это стойко. Ясменник посвятил ей полные светлой печали стихи.

Пока шли выборы и Отто каждый день погружался в пучину витиеватого пустословия, Столица полнилась слухами о загадочной природе недуга госпожи Тильбе и о некоторых других деталях ее биографии. Благодаря усилиям Корсахов в этот огонь не пролилось ни капли масла, и скромный костерок вскоре задуло восточным ветром, который принес тревожные новости: почти у самой границы видели хаггедских воительниц верхом не то на медведях, не то на лосях. Это известие сыграло Отто на руку. Господа, поглотив достаточно запасов и перемыв достаточно костей, предпочли поскорее разъехаться по домам на случай, если грянет новая война.

Война не грянула, а Отто большинством голосов избрали новым владыкой Берстони. Это заняло в полтора раза больше времени, чем он рассчитывал, и принесло скорее опустошение, чем удовлетворение. Возможно, дело в том, что он взошел на вершину власти по земляным ступеням курганов.

Обряд передачи титула получился коротким. Принимая серебряный обруч из рук Вольдемара Корсаха, Отто подумал, что мать, будь она жива, уже на этом этапе попыталась бы установить свои порядки – например, настояла бы на присутствии всех сыновей предыдущего владыки, чтобы наполнить церемонию смыслом, которого в нее никто не заложил.

Госпожа Нишка стремилась все контролировать лично: собственной рукой одаривать друзей, встречать соперников лицом к лицу. Мать раздражало, что Отто не таков. Он спокойно отпускал вожжи, если знал, что повозка прибудет на место в срок. Разумеется, так происходило не всегда, но на то и нужна господская власть, чтобы уметь вмешаться при необходимости.

Отто отложил на край стола отчет из казначейства и потер глаза. Батенс лютой дотошностью и кривым почерком уничтожит и без того редкие северные леса. Даже будь у Отто время охотиться, в здешних краях не так уж много подходящих для этого мест. Сейчас как нельзя кстати пришлась бы помощница, что могла бы ненадолго его подменить.

Он часто вспоминал свою настоящую жену, отважную молодую женщину, которой оказался стольким обязан, и сожалел, что почти не успел ее узнать. До памятной трапезы над ее курганом оставалось десять дней. Отто знал, что где-то есть человек, который обязательно исполнит обряд.

В дверь тихонько постучали. Отто определил по характеру стука, что это Еник пришел передать чье-нибудь сообщение. Так уж повелось с первых дней правления нового владыки: когда семье срочно нужен господин Тильбе, она посылает к нему особого гонца.

Мальчик прокрался в кабинет на цыпочках, стараясь быть незаметным, и протянул Отто вчетверо сложенную записку: «Она уже шнурует платье. В гневе. Не имею понятия». И немного ниже, отдельной строкой: «Сегодня вечером у тебя?» Отто улыбнулся, бросил записку в предназначенную для этих целей маленькую жаровню и обратился к Енику:

– Передай ему два слова: «спасибо» и «да».

Мальчик развернулся на пятках, потом вспомнил, что не поклонился, снова посмотрел на Отто, неловко кивнул и убежал.

Хороший парнишка, сообразительный и не такой смурной, как брат. Когда Алеш под руководством мастера Матея осматривал госпожу Тильбе, чтобы удостовериться в ее беременности, Отто удалось немного пообщаться с младшим подмастерьем.

«Я не подмастерье, – отрицал Еник, – меня не пускают глядеть на женщин». Отто поправил на нем съехавший ворот рубахи и сказал: «Всему свое время». Мальчик дернул плечом. «Дед Матей тоже так сказал, когда я спрашивал, зачем в сказке про Солнышко нужны все остальные». Рубаха опять сдвинулась на сторону, Отто трогать ее не стал. «Интересная сказка, – сказал он, поймав на себе любопытный взгляд детских глаз. – Мне кажется, она учит тому, что все началось не с нас, не нами и закончится». Алеш вышел из комнаты госпожи совершенно счастливый – ни до, ни после Отто не приходилось видеть его таким.

Противоположное настроение принесла с собой в кабинет владыки Лукия Корсах. Игнорируя приличия, молча поставила перед ним деревянную шкатулку и сделала нетерпеливый жест: «Открывай».

Отто осторожно пригляделся к лучезарной госпоже – платье зашнуровано по обыкновению туго. Не похоже, что она тоже носит ребенка. Тогда откуда все эти странности в прежде безукоризненном поведении? Даже Кашпар перестал понимать любимую тетушку. Подняв украшенную резной сааргетской печатью крышку шкатулки, Отто почесал лоб пальцем: женщины