Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

вины, потому что я не смог рассказать ему, что на самом деле случилось с его братом Ададом в недрах Логовища Мантикоры. Но в первую очередь я вспоминал ее – Ситир.

Я снова и снова видел ее зеленые глаза, ее взгляд, исполненный бесконечной печали и досады, когда она не смогла удержать мою руку и тектоны утащили меня вниз, в самый кромешный ад. Каким бы странным тебе это ни казалось, Прозерпина, хотя я любил и желал Ситир, в первую очередь мне было необходимо ее утешить, объяснить ей, что никакому человеку, никакой ахии не хватило бы сил спасти меня от плена.

Я вернулся на центральные улицы, где, как всегда, кипела жизнь, и заметил очень богато украшенный паланкин. Его хозяина не было видно за задернутыми занавесями, но по орнаменту восточного стиля и инициалам, украшавшим носилки, мне сразу стало ясно, что в паланкине сидел Помпей.

На улицах Рима, запруженных людьми, Прозерпина, нередко паланкин аристократа сопровождал раб с посохом в руках, который шагал перед носилками и кричал: «Дорогу моему доминусу!» Если ему казалось, что толпа была слишком густой, он, недолго думая, пускал свой посох в ход. Иногда обиженные горожане начинали защищаться и завязывалась настоящая потасовка. Так случилось и теперь. Пока раб, сопровождавший паланкин, спорил и обменивался тумаками с рассерженными горожанами, я закричал:

– Помпей! Это я, Марк Туллий!

Занавесь чуть-чуть приоткрылась, и я увидел полуопущенные веки Помпея.

– А, Марк! Иди сюда.

Я устроился внутри паланкина и, когда немного погодя он снова двинулся вперед, заговорил искренне и запальчиво, как юноша, который осознает свою правоту и не желает терять времени на пустяки.

– Они убьют их всех! – сказал я. – Наших двух легионов тектонам не хватит даже на завтрак!

Однако Помпей в ответ только пожал плечами:

– А как я должен был поступить? Сенат поддержал твоего отца.

– Значит, ты отдаешь себе отчет в происходящем? Ты понимаешь, что немногочисленная консульская армия ничего не сможет сделать против этих чудовищ?

– Естественно. Я могу похвастаться тем, что возглавил более тридцати военных кампаний, а ты мне рассказал о тектонах достаточно подробно, как ты помнишь.

Помпей на тот момент фактически правил в Риме. И я не мог понять, как этот человек готов был позволить, чтобы целых два легиона были истреблены и уничтожены.

– Настоящий политик, – пояснил он, – никогда не выступает против большинства – он его поддерживает.

– В таком случае, по крайней мере, возглавь этот поход. Если ты возглавишь консульскую армию, которая отправится в Африку, Сенат не сможет ни в чем тебе отказать. Собери достойное войско, и ты сможешь спасти и эти легионы, и Рим.

– Видишь ли, – извинился он, направив на меня свой отсутствующий взгляд и сложив губки бантиком, – тебе известно, что по полям шастает этот безумец Либертус со своими оборванцами. Кому-то надо охранять город. Красс в Парфии, Цезарь в Галлии, и я не могу оставить Рим. – После этих слов он произнес замечательную фразу, которая, как я выяснил впоследствии, принадлежала не ему, а одному из его советников: – Когда горит дом, никто не побежит тушить пожар в конюшне.

Враки. Либертус не представлял собой настолько большой опасности. После того как Цезарь нанес ему поражение, он зализывал раны где-то в горах. Возможно, ему удалось привлечь какую-нибудь сотню или даже тысячу беглых рабов, но не более того. У него не хватило бы ни сил, ни воли напасть на Рим. Тогда почему же Помпей собирался допустить такую ужасную и бесполезную жертву? Я ничего не понимал.

В тот же день мне нанес визит мой легкомысленный друг Гней Юний Кудряш. Он завербовался в консульскую армию. Поскольку аристократы могли купить себе лошадь, обычно они служили в кавалерийском отряде. Кудряш в блестящей форме римского всадника явился попрощаться.

– Прошу тебя, Гней, не уезжай, – взмолился я.

– Но почему? – ответил он, как всегда простодушно. – Убивать кротиков в Африке, должно быть, ужасно интересно! Мы будем первыми римлянами, которые разобьют армию нелюдей.

Взяться за оружие моего приятеля побудила в основном неординарность этой кампании. Если бы Сенат собирал войско, чтобы сражаться с Либертусом, такие люди, как Кудряш, ни за что бы не стали добровольцами. Они считали рабов подобием собак: если их выдрессировать как следует, они будут тебе верны до гроба, но иногда какой-нибудь пес заражается бешенством. А что интереса и что пользы от участия в походе против бешеных собак?

Я знал, что убедить его мне не удастся, и поэтому, сменив тему разговора, спросил, предпринял ли он какие-нибудь шаги, чтобы разыскать Ситир Тра.

– Конечно! – ответил он. – Я поговорил с одним ахией, который служит Сенату. Хотя, пожалуй, сказать, что он Сенату служит, будет некоторым преувеличением: если выразиться точнее, он соглашается выполнять приказы наших магистратов до тех пор, пока Либертус не будет разбит. На самом деле ахии служат только Гее.

– И что он тебе сказал? – спросил я, сгорая от нетерпения.

– Так вот, он говорит, что никогда не слышал такого имени в кругах ахий, верных Сенату. Но ты не переживай, эта самая Ситир сейчас уже наверняка узнала о твоем возвращении и сама тебя разыщет. Если, конечно, захочет.

Я подумал, что, вероятнее всего, Ситир погибла. Если помнишь, Прозерпина, в последний раз я видел ее у Логовища Мантикоры, и наши враги-тектоники окружали ее со всех сторон. Несмотря на это, его язвительное «если захочет» отозвалось в моем сердце болью. Однако Кудряш был прав: ахии действовали именно так.

– Пожалуйста, Гней, что бы ни случилось, не снимай кольцо.

В этих условиях то была единственная услуга, которую я мог оказать моему другу Кудряшу: взять его за руку и попросить никогда не снимать с пальца кольцо. Да будет тебе известно, Прозерпина, римские патриции носили золотой перстень, который служил доказательством их статуса. Это напутствие было единственным подарком, который я оказался в силах сделать другу, хотя мне и было невообразимо тяжело произнести эти слова. Скоро ты поймешь, почему я так говорю.

* * *

Верь я в богов, Прозерпина, я бы подумал, что это существа чрезвычайно капризные и своенравные, а их манера общаться с людьми крайне странна. Например, римское божество никогда не говорило тебе своим небесным голоском: «Эй, стой, а то упадешь в овраг» или «Не женись на этой женщине, второй такой лахудры во всем городе не сыскать». Нет, вместо этого они пользовались такой сложной и запутанной системой знаков, что даже священники не всегда могли их расшифровать. Очень часто, чтобы послать людям какое-нибудь сообщение, боги использовали птиц. (Пожалуйста, не