Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

умер ли твой человек или жизнь просто выдрала его у тебя из рук. Неясно, что хуже. Тогда на ринге Влад был потным и раскрасневшимся, а сейчас лежал на операционном столе, словно в пыли, матовый. Лиса зажала рот ладонью, врезавшись культей в смотровое стекло, заколотила изо всех сил – нет-нет-нет! – что было мочи.

Адриан поднял на нее взгляд, он был в расфокусе, в каком-то блаженном состоянии, встал, покачиваясь, бессмысленно повертел головой и тогда увидел тоже.

«Тебя убьют первым, – сказал Влад, сжимая тисками шею Адриана, – ты та еще ублюдина». Адриан рассмеялся и кивнул: он был согласен. Это было еще до того, как отец прошелся по ним кулаками, до того, как стройка сожрала Влада насовсем.

Адриан ощутил: время – кисель и воздух выбили из легких. Он дотронулся до плеча Влада, дрожащими пальцами прошелся по черной паутине сосудов.

– Сука, вставай. Встань, блядь! – У Адриана попыток не оставалось, но он все-таки приложил ладони к его щекам, скользнул к подбородку и дернул голову на себя, коротким ударом приложив затылком о стол.

Адриан пробирался сквозь этот момент, отдающий вязкостью, Влад был еще теплый, но не реагировал, даже когда Адриан сполз вниз, повиснув на нем, как раненое животное, и завыл.

– После извлечения души оболочки коченеют быстрее обычного, – пробормотал Варлам, потеребив тело за большой палец на ноге. Тик-тук-тук. Влад не станет холоднее летучей мыши в спячке, но и без этого ясно: мертвяк. – Совсем как неживые, скажи? Решительно великолепно.

Лиса успела лишь дернуть дверь, ведущую в операционную, – так быстро все произошло дальше. Адриана подбросило, и он, одичавший, схватил Варлама за грудки, отшвыривая его к стене. Опрокинулись тележки с инструментами, все затрещало и загудело, только Лисины крики слышались приглушенно, она никак не могла справиться с заблокированной дверью. Адриан уселся на Варлама сверху, зажав его бедрами, с легкостью блокируя хлипкие попытки выбраться.

– Сдохнешь. – Обычно Адриан взрывался криком, его истерики не были новы или удивительны для любого, кто знал его дольше часа, а тут он бормотал невнятно, короткими ударами набивая Варламу лицо. – Сдохнешь. Сдохнешь. Сдохнешь. Сдохнешь.

Время – кисель, и оно вязло на пальцах, отдавало темно-красным и теплотой. Это было больнее отцовских берцев под ребрами, могилы матери и стройки, это было больнее всего, заглушало даже пощипывание в костяшках. Варлам хохотал, выплевывая ошметки крови и зубов, давился и опять хохотал. Тик-тук-тук. Вся голова Варлама превратилась в один сплошной выстрел. Ба-ба-бах, затихнет. Курица без головы может немного побегать, потому что, если головной мозг отделен от спинного, спинные центры могут работать автономно еще некоторое время. У Варлама, кажется, тоже не было головы, правда, и бежать он тоже не мог, ноги путались в желтых занавесках.

– Тревожная кнопка.

Лиса уставилась на мужчину, она не слышала, как он подошел. Он нажал на кнопку возле двери, и та разблокировалась. Лиса забежала в операционную, а трое так и остались стоять у смотрового стекла, на их лицах – неописуемый ужас, вот только презрение, видимо, перевешивало. Им было страшно лезть к квартальным, но куда больше они не хотели марать руки.

– Адриан, не надо! Оставь! Брось его!

Лиса навалилась на плечи, которые минуты назад ласково обводила пальцами. Она тянула Адриана на себя одной рукой, культяпка беспомощно соскакивала с голых, затянутых зеленоватыми разводами рук. От вида крови ее замутило, кровь отражалась от белых стен операционной и напоминала о том, как легко вместе с кровью выхаркивается из человека жизнь. Лиса снова почувствовала, какими липкими были ее колени, когда умирала Лилит. Окровавленный человек под ними вытащил из ее сестры душу, и Лиса не знала, зачем все еще пытается оттащить Адриана. Этот человек забрал самое дорогое у них обоих.

Раньше, до всего, мама подолгу укачивала Варлама на коленях. Она гладила его по голове, придерживая дужки очков, чтобы не съехали, и мурлыкала:

– Спо-о-ой мне-е-е… эту-у-у песню-у-у… чтобы я душу прода-а-ала-а-а-а…

От мамы пахло жареной картошкой. Кроты могут грызть картошку. У мамы были опухшие в суставах пальцы, почти кротовьи. У кротов сорок четыре зуба, мама тоже улыбалась частыми рядами мелких зубов. Варлам уже не смеялся, а булькал и был почти уверен, что его мама все-таки самка крота. Прихлопнули ее тоже по-кротовьи.

Они поборолись еще недолго, в какой-то момент Адриан завалился назад, придавив Лису к полу. Варлам ворочался еле-еле, как подбитая птица или червяк.

– Твою мать, Данте! – До нее дошло, что все эти растянувшиеся моменты они были одни.

Лиса завертела головой, пытаясь понять, почему Данте все еще не прекратил все это. Она подняла глаза – Данте не было. Все это время его не было. Операционная загрохала, дверь снаружи явно пытались вскрыть. Лиса баюкала Адриана на руках, зарывшись лицом в его волосы, пока он вздрагивал и трясся.

– Он не придет, – просипел Варлам, хихикнув, – вернее, он просто издал похожий звук, а его слова Лисе с трудом удавалось разобрать. – Что только любовь с людьми не делает. Много чего, но делает – еще больше.

В самих торгах не было ничего интересного. Люди торопились, поднимая цену, запредельный шаг Аукциона не смущал, ставки перебивались, подхватываемые и накручиваемые Радой, пока она наконец ударом молотка не выносила приговор очередному донору. Каждый удар напоминал Н.Ч. о той, у кого в свое время не было выбора, первый и последний приговор, который он вынес сам, за всех последующих он мысленно снимал с себя бремя ответственности. На время торгов основной свет в зале приглушали, чтобы лучше было видно проекции, люди волновались и потели в своих нарядах. Н.Ч. закончил еще один ряд и потянулся за новым цветом, сверил квадратики – в нижний левый, верхний правый, утягивая не до конца, в петлю, еще раз в нижний левый и затянуть. Тех, кто доплатил за операцию в особом порядке, уводили на верхние этажи, туда же забрали гостей из Кварталов. Н.Ч. теперь не включал монитор, не требовалось, – он и без этого знал, что будет дальше. Торги не интересовали Н.Ч., потому что было ясно: настоящие ставки делались не там.

Скрипнула дверь, Н.Ч. бросил взгляд в зал, где Рада расхаживала по сцене, как дрессировщик на арене цирка. Удар хлыстом – начальная цена – удар хлыстом – кто больше? – удар хлыстом – продано.

– Ты перебил мою охрану, – протянул Н. Ч. Он повернулся в кресле, не глядя на Даниила, мысленно продолжая отсчитывать крестики и перебирая мнущуюся ткань в пальцах. – Все берешь силой. Ничего не изменилось и за столько лет, Дань.

– Зато до тебя