Политология революции - Борис Кагарлицкий

На практике, однако, разные стороны и задачи борьбы увязываются не так легко, как в поэтической риторике Маркоса. Только широкая демократическая и социальная программа позволяет в перспективе разрешить возникающие противоречия.

Неоднородность мексиканского общества, в сущности, повторяет неоднородность современного глобализированного капитализма. Для сапатистов, однако, это вопрос не социологической теории, а практической политики. Необходимо превратить набор конкретных требований в «реалистическую программу формирующегося социального блока».[423] Объединить, скоординировать выступления городских индустриальных рабочих, специалистов постиндустриального производства, мигрантов, маргиналов, представителей неформального сектора и традиционные индейские общины – задача, без решения которой сапатизм не мог иметь политического будущего. Но помощь левым в данном случае оказывает сам современный капитализм, который в ходе своего развития естественным образом формирует у всех этих групп схожие интересы.

Сапатизм выступает от имени своих сторонников, в качестве объединяющего «этического принципа». Готовность действовать во имя справедливости, не считаясь с «объективным ограничениями» и требованиями «реальной политики», превращает сапатизм в «нормативную идею, позволяющую различать добро и зло, справедливость и несправедливость, гуманное и антигуманное».[424] Мораль и долг в принципе не могут быть основаны на критериях успеха. Торжествующее зло не становится добром, а отказ от выполнения своего долга не перестает быть предательством даже в том случае, если нарушить долг проще и выгоднее, чем его выполнить. Общество, объявляющее успех высшей ценностью, вообще не может быть морально, ибо мораль оценивает не результат, а путь его достижения. Противопоставив свой «наивный» идеализм прагматизму «официальных левых», сапатизм не только совершил грандиозный моральный переворот, но и вернул смысл существования левому движению как таковому.

Сапатизм смог поразительным образом соединить в себе традиционализм и новаторство. Он не был ни повторением латиноамериканской герильи 1960-х годов, ни тем более новым изданием революционного авангарда. «Сапатистская армия – это уже не (или еще не) герилья в привычном смысле, хотя началось все за десять лет до восстания именно с попытки создать "революционный очаг", "вооруженный авангард". Но сапатизм стал движением вооруженной самозащиты десятков тысяч угнетенных людей – среди трех миллионов жителей Чьяпаса индейцы составляют миллион».[425]

Будучи явным вызовом принципам формальной демократии, сапатизм стал одновременно образцом глубоко демократического движения. Вызов государству, вооруженное действие были вынужденным ответом на полное отсутствие интереса власти к собственным гражданам, откровенное игнорирование правительством элементарных демократических процедур, систематическую фальсификацию результатов выборов. Слабость институтов или декоративность формальной демократии в странах периферии и полупериферии привела к тому, что в обществе изменилось отношение к политическому насилию.

Выборы 1988 года в Мексике,, когда кандидат левой Партии демократической революции Куатемок Карденас получил большинство, а президентом вместо него стал правительственный кандидат Карлос Салинас де Готари, подготовили почву для восстания в Чьяпасе. Украденная у оппозиции победа изменила моральный климат в обществе. Для наиболее угнетенной части населения стало очевидно, что от государства и официального общества ждать нечего. Для радикальной части левых также стало ясно, что путь к демократии и социальной справедливости не будет лежать через свободные выборы, или, во всяком случае, за эти свободные выборы еще предстоит бороться. «Победа, основанная на фальсификации, делегитимизировала избирательные процедуры, в которые люди на какой-то момент поверили, и восстание было возмездием за несправедливость по отношению к народу – гнев понемногу копился, а потом вырвался наружу», – пишет Адольфо Гильи.[426]

Партия демократической революции (ПРД) Карденаса, объединившая большую часть левых в Мексике, выглядела в середине 1990-х годов принципиальной, но неэффективной оппозицией. Задним числом напрашивается подозрение, что ПРД всегда была своеобразным клапаном для выпускания пара народного недовольства, однако значительная часть левше активистов в крупных городах примкнула к ней, распустив собственные организации – это была реальная перспектива для легальной борьбы против власти. Эволюция ПРД не сильно отличается от того, что происходило с бразильской Партией трудящихся. Организационно укрепляясь, доказывая свое право на власть, партия одновременно неуклонно сдвигалась вправо. В отношении сапапризма лидеры ПРД вели себя не лучше, чем правые, если, конечно, не ставить знака равенства между партийной демагогией и практикой. Как это обычно случается с политиками, переходящими на позиции «нового реализма», деятели ПРД отличались крайним цинизмом, превосходя в этом отношении правых.

Чем более очевидным становилась бессилие ПРД перед лицом государственного аппарата, действовавшего в тесном взаимодействии с местными и иностранными монополиями и «большим братом» из Соединенных Штатов, тем больше были колебания лидеров. Очевидным фактом стала эрозия массовой поддержки карденизма, деморализация активистов и стремление парламентских лидеров договориться о компромиссе с властью, опирающейся на коррупцию, фальсификацию выборов, запугивание населения и манипуляции общественным мнением. Общая деморализация левых, наступившая после. 1989 года, не могла не сказаться и на мексиканской оппозиции. К середине 1990-х она находилась в явном стратегическом тупике. В то же время правящие круги, опираясь на якобы полученный от народа мандат доверия, начали политику неолиберальных реформ, получившую в Мексике название «салинастройки» (по аналогии с горбачевской перестройкой и со схожими социальными результатами Для большинства населения).

В конце 1990-х годов ПРД удалось отчасти взять реванш за украденную победу, когда Карденас был избран мэром столицы страны – Мехико. Левая администрация в крупнейшем городе Латинской Америки и одном из крупнейших городов мира оказалась вполне эффективной, подтверждением этого стал повторный успех левых на муниципальных выборах 2000 года. Однако политика демократических уступок по отношению к оппозиции, приведшая к приходу ПРД к власти в столичном муниципалитете, сочеталась с подавлением индейской культуры и репрессиями против противников режима в отдаленных штатах.

Сапатизм воплощает народное разочарование в парламентаризме, которое оборачивается твердым пониманием того, что рассчитывать можно только на собственную волю и силы. Отвергая политических посредников, сапатизм возвращает массам веру в себя, а вместе с этим и надежду. Но выступая с оружием в руках, сапатисты не были враждебны ни парламентским институтам как таковым, ни парламентским Левым. На первых порах Маркос и его единомышленники оценивали ПРД скорее положительно. «Карденизм и сапатизм в разной форме представляют стремление угнетенных и бедных слоев общества отстоять свое достоинство, – писал близкий к сапатистам журнал «Viento del Sur». – И все же ни карденизм, ни сапатизм сами по себе не могут считать себя единственной оппозицией против режима со стороны мексиканского народа. Эта оппозиция выражается во множестве различных форм. Объединить разные формы сопротивления на основе взаимного уважения и терпимости необходимо, чтобы мы могли успешно вести свою борьбу – как трудящиеся, как граждане, просто как люди, защищающие свое достоинство».[427]

К сожалению, парламентские левые, по крайней мере на публичном уровне, проявили гораздо меньше симпатии к сапатистам, чем те – парламентским левым. Объясняется это не только страхом потерять роль единственного представителя оппозиционных масс, но и моральными проблемами, которые и создает подобное движение для деятелей, работающих в рамках институтов и подчиняющихся их логике. Но именно такое давление придает работе в институтах какой-то реальный политический смысл, не дает ей превратиться в простую симуляцию, Карденас попытался предложить сапатистам назначить свою партию их официальным представителем, но получил закономерный отказ: движение в Чьяпасе возникло Именно потому, что люди, наконец, захотели говорить от собственного имени, действовать как самостоятельная политическая сила, не позволяющая собой манипулировать. В свою очередь, когда представители ПРД оказывались избранными на посты губернаторов и другие официальные должности, они продолжали бороться против сапатистов теми же грязными методами, что и функционеры правящей Институционно-революционной партии (ПРИ). Немало жертв оказалось и на счету «эскадронов смерти», подкармливавшихся «прогрессивными» губернаторами.»