Политология революции - Борис Кагарлицкий

Вполне понятно, что к концу 1990-х годов ПРД, несмотря на общий рост демократических ожиданий в обществе, утратила роль лидера демократической оппозиции. Ведущей оппозиционной партией стала праволиберальная Партия национального действия (ПАН). В 2000 году ее кандидат Висенте Фокс (Vicente Fox) впервые в истории Мексики одержал победу над кандидатом правившей на протяжении десятилетий ПРИ. Одним из политических козырей Фокса было обещание возобновить переговоры и достичь прочного мира в Чьяпасе на основе соглашения с сапатистами. В истории Мексики началась новая эпоха. Без выступления сапатистов в 1994 году ликвидация системы однопартийной власти, фактически существовавшей в стране, вряд ли была бы возможна. Но, пообещав демократические преобразования, ПАН одновременно решительно подчеркивала приверженность неолиберальному курсу, обострившему проблемы нищеты и социального угнетения в Мексике. Борьба сапатистов должна была продолжаться, но уже в новых формах.

На пресс-конференции, проведенной в Лакандонской сельве, Маркос обратился к новой власти с жестким предупреждением. «У вас не должно быть сомнений – мы ваши противники. Единственное, что под вопросом, – это каким образом будет развиваться наше противостояние: путем гражданским и мирным или же мы должны оставаться с оружием в руках и со скрытыми лицами, чтобы добиться того, к чему стремимся, что является, сеньор Фокс, не чем иным, как демократией, свободой и справедливостью для всех мексиканцев... За эти почти семь лет войны мы пережили двух глав государства (самопровозгласившихся «президентами»), двух секретарей министерства обороны, шесть государственных секретарей, пять уполномоченных «по мирному урегулированию», пять "губернаторов Чьяпаса и множество чиновников рангом ниже... В течение этих почти семи лет мы все время настаивали на диалоге. Мы делали так потому, что это наша обязанность перед гражданским обществом, потребовавшим от нас заставить замолчать оружие и искать мирного решения... Если вы изберете путь честного, серьезного и уважительного диалога, то есть докажете на деле вашу готовность, не сомневайтесь, что со стороны сапатистов: ответ будет положительным. Так сможет возобновиться и начнет строиться настоящий мирный процесс...»[428]

Делегация, сапатистов прибыла в Мехико, выступала в Конгресе (сам Маркос в здание парламента не пошел, предпочитая общаться с народом на площади и в здании Антропологического университета). Власти обещали изменить политику в отношении Чьяпаса, индейцев и вообще энергично взяться за решение проблем, оставшихся от прежнего режима. Но ничего не было сделано. Маркос с товарищами вернулись в Лакандонскую сельву, Чьяпас продолжал балансировать на неустойчивой грани между войной и миром, а неолиберальная политика продолжала собирать урожай жертв.

В условиях, когда национальное государство все более становится инструментом транснационального капитала и бюрократии, а традиционная левая оппозиция, играя по правилам, демонстрирует полное бессилие, а зачастую – беспринципность и продажность, все более привлекательными становятся группы и лидеры, готовые эти правила нарушить. В 1970-е годы левые радикалы были одержимы романтическим культом вооруженной борьбы, в то время как большинство трудящихся все более возлагали надежды на институциональные реформы в рамках демократии. Напротив, в 1990-е годы бывшие радикалы дружно открещиваются от «терроризма», в то время как значительная часть общества, разочаровавшись в возможностях представительных органов и парламентской политики, испытывает все большую симпатию к людям, прибегающим к оружию. Речь не идет о террористах или «герильерос» традиционного типа, пытающихся захватить территорию, дезорганизовать власть, создать партизанский очаг и двинуться на столицу либо просто вымещающих на конкретных представителях власти свою ненависть к системе. Такая форма вооруженной борьбы представлен» в Латинской Америке начала XXI века в основном повстанческими силами в Кодумбдо.

Речь не идею о «слепом» терроризме, зародившемся в середине 1980-х годов, когда сторонники военизированных групп готовы были обратить свое оружие на ни в чем не повинных, случайных людей. Подобный «слепой» терроризм является детищем отчаяния, неслучайно первыми его носителями были палестинцы из движения «Черный сентябрь», подавленные не только невозможностью сражаться на равных с мощной израильской военной машиной, но и систематическим предательством других арабов. Позднее на той же почве среди палестинцев возникает движение подрывников-самоубийц (почему-то называемых в российской прессе «шахидами»), а в ходе второй Чеченской войны с подобными явлениями сталкивается и Россия. В Латинской Америке убийства безоружных людей и захват заложников практиковались боевиками из движения «Сендеро Луминосо» (Sendero Luminoso).

«Слепой» терроризм не только не является эффективной формой борьбы против реального врага. Будучи «слепым» при выборе жертвы, он «слеп» и в политическом отношении, ибо за спиной плачей-самоубийц то и дело обнаруживаются манипуляторы из спецслужб и заказчики из политического истеблишмента.

Сапатизм предложил совершенно иной подход к вооруженной борьбе. Действия сапатистских отрядов не направлены непосредственно на захват власти. Субкоманданте Маркос подчеркивает: чтобы добиться реальных перемен в обществе, рядом с «вооруженным сапатизмом» должен возникнуть «гражданский сапатизм». Это не имеет ничего общего с прежними стратегиями создания широкого фронта вокруг «авангардной» военно-политической организации. «Гражданский сапатизм» должен обрести «собственную автономную, органическую жизнь». Он должен стать равноправным партнером «вооруженного сапатизма».[429]

Ясно, что движение, запертое в «очаге», не может победить, не расширяя сферы своего влияния. И здесь мы видим принципиальное различие между сапатизмом и предшествующими восстаниями. Если прежде повстанцы стремились в первую очередь расширить зону своего контроля и распространить боевые действия на максимальную территорию, то сапатисты стремятся к расширению своего политического влияния. Им не обязательно захватывать города за пределами Чьяпаса, им необходимо добиться, чтобы их требования оказались в центре общенациональной политической дискуссии, они стремятся наладить сотрудничество с другими политическими организациями и движениями, координировать усилия легальной оппозиции и повстанцев, индейцев в отдаленных горных районах и рабочих современных городов. Они проводят в 1996 году в Чьяпасе международную встречу против неолиберализма, обращаются к людям по всей Мексике и Латинской Америке, но призывают не браться за оружие, а защищать свои права так, как представляется эффективным в каждом конкретном случае.

Че Гевара, безусловно, был предшественником Маркоса не только потому, что они оба боролись с оружием в руках, но и потому, что Маркос понял, в чем состояла истинное торжество Че. Потерпев поражение в Боливии, команданте Че Гевара все равно одержал победу, распространив свои идеи среди миллионов людей. Но нужно ли было для этого погибнуть? Берясь за оружие, сапатисты отнюдь не собираются идти на верную гибель, а тем более приносить в жертву те многочисленные индейские общины Чьяпаса, которые их поддерживают.

Героический риск не равнозначен самоубийству. Сапатистское движение изначально ставило перед собой пропагандистские и моральные цели. Это моральная пропаганда – посредством оружия. Насилие оказалось методом воздействия на общественное мнение, дезорганизации пропагандистской машины правящего класса и пробуждения гражданского общества. Его цель – унизив власть, изменить логику политического поведения в обществе, показать, что «абсолютно невозможное» становится вполне достижимым.

В конце 1980-х «старик» повстанческие движения в Латинской Америке, возникшие во времена всеобщего увлечения идеями Че Гевары, выходили из сельвы и стремились стать политическими партиями, часто – весьма умеренного толка, Напротив, сапатисты, по словам Маркоса, не торопились превращаться в «политическую организацию традиционного типа» или стать «военно-политической силой».[430] Это неслучайно. Как отмечают исследователи, большинство течений «исторической герильи» к середине 1990-х «были полностью интегрированы в господствующую политическую систему». В результате «ни по своим программам, ни по стратегии они не отличаются ничем или почти ничем от других течений реформистской левой».[431] Напротив, сапатисты представляют «новую политическую культуру».[432] Используя политические и военные средства, они, прежде всего, остаются движением. Их сила в том, что они занимают промежуточное (или переходное?) положение между реформизмом и революционным действием, политической организацией и контркультурной инициативой, повстанческой армией и массовым демократическим объединением. В то время как власти делали все возможное, чтобы движение оставалось изолированным и геттоизированным в Чьяпасе, Маркос делал все возможное, чтоб сделать опыт сапатизма доступным левым всего мира, тем самым оказывая решающее влияние на политическую жизнь, не только в Латинской Америке, но далеко за ее пределами. Маркос не так уж преувеличивал, когда говорил о «международном сапатизме».[433]