Двор. Книга 2 - Аркадий Львов

По совету, который давала еще когда-то мать, чтобы забыть дурной сон, Иона Овсеич сразу глянул в окно, однако тут же выяснилось, что все гораздо проще и ничего таинственного нет: по радио, из Москвы, передавали о преступной банде врачей-убийц, ухо, перед пробуждением, успело услышать, но сознание еще не вполне переработало. Иона Овсеич не мог себе простить, что так заспался и пропустил важное сообщение, но через час-полтора, придя на фабрику, прочитал уже полный текст в газете «Правда»: «Уважаемый товарищ редактор! В мой адрес поступили многочисленные письма и телеграммы с выражением патриотических чувств по поводу разоблачения преступников врачей-убийц. Не имея возможности ответить каждому в отдельности, прошу через вашу газету передать мою сердечную благодарность всем организациям, учреждениям, воинским частям и отдельным лицам, поздравившим меня с награждением орденом Ленина за помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врагов советского народа. Лидия Тимашук. 9 февраля 1953 года».

Газета была за одиннадцатое число, Иона Овсеич немного удивился, что дали с опозданием на два дня, внимательно просмотрел каждую страницу, но больше никаких материалов на эту тему не нашел. Собственно, одного такого письмеца было вполне достаточно: в последние дни могло показаться, что люди уже призабыли об этих убийцах в белых халатах, но сегодняшние газеты дали новую встряску, и буквально через четверть часа в партбюро стали приходить из цехов, из отделов, чтобы поговорить лично с товарищем Дегтярем, так кипело и перекипало на душе. Люди были убеждены, что товарищ Дегтярь знает, конечно, больше, чем написано для всех остальных в газете, каждый претендовал на особое доверие, Иона Овсеич внимательно заглядывал в глаза, затем решительно разводил руками и со всей ясностью отвечал: все, что надо, написано в газете — теперь остается ждать сообщения из прокуратуры и суда.

Прокуратура и суд — это было новое по сравнению с тем, что давали газеты, люди уходили польщенные и вдвойне довольные: во-первых, товарищ Дегтярь все-таки пошел на откровенность, во-вторых, новость — это новость.

Вечером в гости пожаловал Иона Чеперуха. От него за три версты разило перегаром, но на ногах держался твердо и глупостей не молол. Наоборот, с самого начала заявил, что на его совести лежит несмываемое пятно грязи, поскольку в свое время не отправил Лидии Тимашук благодарность от собственного имени. Товарищ Дегтярь сказал, что это никогда не поздно сделать, Чеперуха в ответ замотал головой, как лошадь, кулаком ударил себя в грудь и закричал:

— Я подлюга, и не уговаривай меня! Сволочь и подлюга! Хозяин пытался угомонить, но гость так разошелся в проклятиях на собственную голову, что поневоле стало закрадываться сомнение, а не притворство ли это и маскировка. Действительно, спустя несколько минут, едва Чеперуха коснулся доктора Ланды, догадка полностью подтвердилась. Правда, он не отрицал огулом, что всякие там Коганы, Вовси, Виноградовы — это матерые враги народа, но среди них, сказал он, наверно, попались и невинные, вроде того же Ланды.

— Чеперуха, — товарищ Дегтярь плотно закрыл глаза, — будем считать, что ты ко мне не заходил и никаких разговоров с тобой не было.

Нет, запротестовал гость, он заходил и были разговоры, но за доктора Ланду, которого он знает лично, как свои пять пальцев, готов дать голову на отсечение, что тот не виноват и взяли по ошибке, за компанию.

— За компанию? — переспросил Иона Овсеич.

Да, подтвердил Чеперуха, и пошел еще дальше: он потребовал, чтобы двор написал коллективное письмо Лидии Тимашук, которая знает всю правду, и просил ее лично заступиться перед Правительством за нашего доктора Ланду.

— Ты что, — опешил товарищ Дегтярь, — совсем с ума сошел или притворяешься?

Нет, сказал Чеперуха, причем голос был абсолютно трезвый, он не сошел с ума и уже заготовил письмо: пусть товарищ Дегтярь и остальные прочтут и подпишут.

Письмо было отпечатано на машинке, довольно грамотно составлено, Иона Овсеич читал и не верил своим глазам: это было что-то совершенно новое для Чеперухи, или оставалось одно — предположить, что здесь действует чья-то опытная рука.

— Хорошо, — сказал Иона Овсеич, аккуратно сложил листок и спрятал в боковой карман. — Можешь идти.

Чеперуха остановился в раздумье, в это время зазвонил звонок, хозяин открыл дверь и впустил майора Бирюка.

— О, — обрадовался Чеперуха. — Овсеич, дай ему письмо, пусть подпишет и обязательно укажет, что Герой Советского Союза.

Товарищ Дегтярь ответил, что будет сам решать, в каком порядке знакомить людей с подобным документом, но майор Бирюк проявил такой интерес и настойчивость, что пришлось уступить.

Читая строку за строкой, майор все выше поднимал брови, на лбу собрались толстые, как палец, складки, и, наконец, воскликнул:

— Ну, Дегтярь, это провокация! Это настоящая провокация!

— Провокация? — Чеперуха притворился, будто не понимает. — Какая провокация?

— А я говорю, — закричал своим зычным голосом майор Бирюк, — что это — типичная провокация!

— А я говорю, — в тон майору ответил старый Чеперуха, — что ты поц! Последний поц!

У Андрея Петровича в глазах загорелись зеленые огоньки, было впечатление, что сейчас набросится с кулаками, но Иона Овсеич встал между одним и другим, напомнил, кто здесь хозяин дома, и потребовал, если хотят драться, пусть ищут другое место.

— Ты прав, — быстро взял себя в руки майор, — ты прав, Иона Овсеич. Но эту провокацию я так не оставлю.

Чеперуха стоял неподвижный, как будто ноги приросли к полу, смуглое лицо в морщинах заметно побледнело, но никакого страха, никакой растерянности не было, наоборот, человек явно ждал драки и демонстративно сжимал свои кулаки старого биндюжника.

— Вот так, — спокойно произнес Дегтярь, — а сейчас можете говорить.

Теперь, когда обстановка сделалась более или менее нормальная, Андрей Петрович заявил, что говорить здесь нечего, ибо все и так ясно: выходит, органы власти ошибаются, зря сажают невинных людей, а Чеперуха пишет протесты и подбивает других.

— Послушай, — Иона хлопнул себя руками по бокам, — я целую жизнь прожил с доктором Ландой в одном доме, человек прошел от первого до последнего дня всю Отечественную войну, так неужели кто-то другой может судить и знать про доктора Ланду больше, чем я?

— Значит, — с ходу парировал майор Бирюк, — если бы ты жил в одном доме с Коганами и Вовсями, ты бы и про них мог судить правильнее, чем наши органы власти, которые специально занимаются этими вопросами?

— А что такое, — опять повысил голос Чеперуха, — они святые и не могут ошибаться?

— Ты брось эти свои одесские штуки, — погрозил пальцем майор, — отвечать вопросом на вопрос.

— Разве он отвечает вопросом на вопрос? — сказал товарищ Дегтярь. — По-моему, он снова подтверждает то, что говорится в письме: да, органы власти ошибаются и сажают невинных людей.

— Овсеич, — Иона рассек ребром ладони воздух, — не шейте мне дело: Чеперуха всегда стоял за правду и знает, где Москва, где Кремль, и к кому надо обращаться.

— Ну, — кивнул товарищ Дегтярь, — а где те люди, которые печатали с тобой на машинке, их адрес, ты, конечно, тоже знаешь?

— Нет, адрес, где живут эти люди, я тебе не скажу. А кто печатал, это я тебе скажу: Чеперуха печатал, — Иона поднял указательный палец, — вот этим пальцем.

Товарищ Дегтярь и майор Бирюк, оба, несколько секунд стояли молча, внимательно рассматривали этого нахала и грубияна, который пытался отделаться шуточкой, пока, наконец, не надоело:

— Да кто тебе поверит! — Майор вынул руки из карманов и сложил на груди. — Ты же двух слов по-русски грамотно сказать не можешь.

Чеперуха поднес большой палец к зубам, откусил, как будто сильная досада, край ногтя, но ответил довольно миролюбиво:

— От свиньи рождаются свиньи, от слона рождается слон, а мой сын — инженер с высшим образованием.

— Цыц-пердыц бараньи яйца! — засмеялся майор.

— Прекратите! — неожиданно крикнул Иона Овсеич. — Прекратите этот балаган!

Андрей Петрович невольно выпрямился, по осанке, хотя и в гражданской одежде, было видно, что кадровый солдат, зато Чеперуха окончательно распоясался: показал товарищу Дегтярю фигу, потом согнул правую руку в локте, левую положил поперек и так помахал из стороны в сторону.

— Сам съешь! — тут же отреагировал Иона Овсеич. — И похлебкой на сорокаградусном морозе будешь закусывать!

Андрей Петрович хотел схватить Иону за руки, скрутить и выгнать вон, так бурлило внутри, но хозяин своевременно остановил: здесь не хватало только мордобоя и милиции.

Чеперуха потребовал назад свое письмо, Иона Овсеич демонстративно повернулся спиной, старик поцыкал языком, пошел к выходу, остановился у порога и громко, с упреком, с угрозой, сказал: