Энциклопедия логических ошибок: Заблуждения, манипуляции, когнитивные искажения и другие враги здравого смысла - Иммануил Толстоевский

тактик – вырвать цитату из контекста. То есть напрочь забыть все, что было до и после в статье или в видео, выдернуть одну фразу, и… поздравляем, у вас родилась чудесная уловочка. Причем формально вы не лжете – вот же «пруфы».

3. Воображаемое чучело: самая рискованная тактика, потому что мы создаем чучело буквально из ничего. Придумываете тезис, приписываете его оппоненту и с блеском опровергаете. Ущерб потенциально огромен, но и защита проста: оппоненту проще доказать, что он этого не говорил, чем оправдываться, что он «имел в виду не то».

•••

«Соломенное чучело» эффективнее всего тогда, когда оппонент не может ответить и когда к соломе примешивается доля правды: ровно столько, чтобы и маскировка выглядела серьезно, и само чучело не разлетелось от первого «пуфф».

В наши дни разнести в пух и прах сами представления об эволюции (мы с вами уже касались синтетической теории эволюции, помните?) малореально. А если бы и было реально, за дело взялся бы не диванный критик, чей интеллектуальный предел – перепосты в Facebook, а кто-то из серьезных исследователей. Тот, кто посвятил жизнь бесчисленным вопросам, которые вызывает эта теория. Но ведь куда проще прицепиться непосредственно к Дарвину! Зачем нападать на СТЭ, которая за 150 лет продвинулась далеко вперед? Идеальное соломенное чучело – сам Дарвин: он-то не знал ни о ДНК, ни о галактиках, ни об эпигенетике, ни об Аднане Октаре. Достаточно релевантен, но и достаточно беззащитен.

Рассмотрим куда более сложную ситуацию: исламский террор.

Есть своя прелесть в том, чтобы после очередного акта насилия наблюдать за перепалками между «вот он, истинный ислам» и «нет, это не истинный ислам». Хотя «истинный ислам» – понятие растяжимое. Ваша трактовка ислама не более «истинная», чем другие, она не опирается на некий общепризнанный источник вне времени и пространства. Она просто лучше отвечает Zeitgeist, вашей «актуалочке». Живи вы 500 лет назад, ваше понимание сильно отличалось бы от нынешнего. А еще через 500 лет представления об «истинном исламе» снова изменятся – вы же не думаете, что они законсервировались навечно?

Но в чем проблема? Критиковать группу на примере худших ее представителей – это «соломенное чучело». Но если худшие примеры становятся особенно характерны для этой группы, попытка разбора самой этой идеологии – уже не уловка.

Нужно найти баланс между уловкой и не уловкой. Вот факт: львиная доля зверств (бессудные казни, рабство, женское обрезание…) приходится сегодня на исламский мир, а по индексу развития мусульманские страны плетутся в хвосте. До какой степени разбор сути «истинного ислама» на этих примерах – объективный анализ, а с какого момента – попытка бить соломенное чучело ниже соломенного пояса? Я не знаю. А если бы и знал, не распинался бы тут, а написал бы отдельную книгу. Стал бы вторым Эдвардом Саидом[300], почивал бы на нобелевских и пулитцеровских лаврах, а в вашу сторону и не смотрел бы.

Зато я знаю (как мне кажется) другое. Пока весь мир столько лет изучает связь протестантской морали и капитализма, у нас религия – неприкосновенная тема. Ее нельзя приплетать к обыденным материям, она стоит особняком, незыблемая и неизменная. А если вы из «продвинутых» кругов и рискнете намекнуть на двустороннюю связь между религией и социально-экономическими реалиями – вам тут же прилетит томиком «Ориентализма» по голове. Похоже, мы так и не смогли усвоить одну истину: изучение исторических трансформаций, происходивших на нашей земле, – это не покушение на нашу честь и наше достоинство.

94. «Это надо было видеть!» Апелляция к юмору[301]

Использовать юмор, чтобы отвлечь внимание оппонентов и перевести разговор на другую тему.

Помните ту историю про Рейгана и его предвыборную шуточку? Устное общение, неформальная обстановка – апелляция к юмору сработала как нельзя лучше. Вот еще один его перл:

«Я смотрю, все сторонники абортов – люди, которые уже успели родиться».

Даже если шутка сама по себе не аргумент, она усыпляет бдительность аудитории, увеличивает симпатию к оратору и помогает ему убедить слушателей.

Только следите за типом иронии: Рейган ведь не гоготал над тем, что кто-то пукнул, не кривлялся, как клоун. Тут нужен тонкий баланс: с одной стороны, вы набираете очки, демонстрируя, что не воспринимаете себя слишком уж всерьез, с другой – не теряете лицо и не наносите ущерба своей харизме. Публике нужен лидер, но такой, с которым можно себя ассоциировать. Хочу газировку, но только чтобы без газа.

•••

Вместе с тем шутка должна быть предельно реалистичной – только тогда она выстрелит. Юмор преподносит нам неудобные истины в абсурдной обертке и учит с ними уживаться.

Почему столько шуток про смерть? Табуируя эту тему, мы впадаем в чудовищный когнитивный диссонанс. С одной стороны, мы знаем, что рано или поздно умрем, с другой – ни слова об этом! Живем в беспокойном покое – как будто в любой момент можем сгонять за эликсиром бессмертия в ближайший супермаркет. Юмор – механизм защиты против этой всеобщей тревоги.

В политике та же история: важна аккуратно выверенная доза реализма. Давайте еще раз взглянем на цитату Рейгана. Факт: все защитники права на аборт в свое время благополучно избежали участи стать абортивным материалом. Скажи Рейган такое всерьез, его упрекнули бы в доведении до абсурда. Однако юмор стал броней для его послания («право на аборт – двойной стандарт», «защитники абортов – лицемеры»), сделал тезис неуязвимым. Ведь никто не станет всерьез, по пунктам опровергать шутку. Сам станешь посмешищем!

•••

Такая апелляция к юмору наиболее эффективна в толпе. Все-таки наш внутренний путешественник во времени запрограммирован подражать окружающим. Мы видим, как смеется ближний, и сами смеемся.

Исследования, касающиеся закадрового смеха, тоже это подтверждают. К слову, в опросе журнала Time закадровый смех фигурировал среди «100 худших идей XX века»{123}. Этот курьезный прием, придуманный в 1950 году, можно расценивать просто как продолжение старых привычек. Ведь до распространения радио и телевидения многие поколения людей развлекались коллективно, на живых представлениях. Те, кто рос таким образом, позже, слушая программы у себя дома, не получали особого удовольствия – «не та атмосфера». В кинотеатрах не было нужды в звуках хохота за кадром, а вот телевидение без них казалось ущербным…

Но будь дело только в социальных привычках, эффект со временем сошел бы на нет. А на деле даже те, кто якобы терпеть не может искусственный закадровый смех, гораздо сильнее смеются над «озвученными» шутками и потом вспоминают их как более смешные{124}.

•••

Как пишет профессор психологии Роберт Провайн, исследовавший смех с научной точки зрения, у нас в мозгу имеется детектор хохота, который легко срабатывает. Простейший эксперимент: Провайн принес в аудиторию специальную «смех-машину», поставил ее перед студентами и 20 секунд нажимал на кнопку. Даже в ответ на откровенно искусственные эмоции по меньшей мере 90 % людей улыбнулись, а половина – засмеялись{125}.

(Хотя, конечно, это потолок. Сам факт, что преподаватель притащил на лекцию генератор смеха, – уже абсурд. Мы бы и в одиночку усмехнулись над ним, скорее всего. Но совершенно ясно и другое: смех для нас – социальный сигнал, помогающий снять замешательство и стресс от неожиданных ситуаций: «Так, профессор не спятил, все нормально, люди вроде тоже спокойно воспринимают, сейчас все закончится».)

•••

Для дискуссий и публичных выступлений этот эффект крайне важен. Мы не просто смеемся «за компанию» – смех повышает нашу восприимчивость к тому, что мы слышим. Иными словами, если мы не одни, реакция может опережать стимул и запускать процесс его рационализации, заставлять нас постфактум оправдывать свои действия. Мы настоящие профи по этой части: люди с высоким социальным интеллектом не просто «отзеркаливают» других, а превращаются в машину времени: они предугадывают мимику, жесты и поведение окружающих и заранее начинают им подражать{126}. Засмеявшись раньше, чем те, кто, как мы предполагаем, тоже должен засмеяться, мы провоцируем их именно на это, а затем сами заражаемся от них. И вот, пожалуйста, готовые социальные связи, пусть и мимолетные, поверхностные.

А в процессе мы, сами того не желая, делаем друг друга более беззащитными перед ораторами, спекулирующими на юморе.

•••

Резюме: самый смешной оратор – вовсе не обязательно самый убедительный. Но самый убедительный оратор – тот, кто