Семиозис - Бёрк Сью

Она осмотрела зал, сузив глаза. На стволе Стивленда ничего не появилось. Никто ничего не сказал, но люди обменивались взглядами, безмолвно обсуждая услышанное. Для кого-то она была истинным воином. Для кого-то – нарушителем спокойствия или того хуже.

Я встал. Мне хотелось сказать, что Конституция не предусматривает лишения гражданства, что ее жалобы противоречат сами себе и заставляют нас тратить время, когда нас ждут важные дела, – и прежде всего, что она винит Стивленда в собственных проступках. Когда он горел, она сказала, что Стивленда еще очень много, словно причинение ему ущерба не имеет никакого значения, а уж что до Люсиль и Мари…

Заставив себя оставаться спокойным, я сказал:

– Я буду говорить от лица Стивленда. Он хочет иметь возможность официального опровержения и желал бы, чтобы и жалоба, и его ответ были оценены комитетом и жителями Мира. Эта жалоба заслуживает внимательнейшего рассмотрения. Это процесс небыстрый и непростой, и мы призываем комитет не спешить.

Я вдруг заметил, что Видеть-Ты ушла. Когда? Почему?

– Он хочет потянуть время, – возмутилась Сосна. – Надо снять Стивленда немедленно. Он не годится на роль модератора. Он должен подать в отставку и избавить нас от лишних хлопот.

– Но он ничего не делает, – возразил старый охотник Орион, указывая на пустой ствол для разговоров. – Нет причин тревожиться из-за того, чего нет.

– Откуда тебе знать, что он делает? – парировала она. – И стекловары – им здесь не место. Они пытались нас убить и снова попытаются, и они едят наши лучшие продукты. Надо их изгнать!

Несколько Бусин зааплодировали. Это было позорно.

К счастью, тут Маргарита взорвалась.

– Изгнать? – Она встала и умоляюще вытянула руки. – Это было бы трагично. И после стольких трагедий, как нам вынести новые? Стивленд настолько вымотан случившимся, что еле может говорить. – Она начала плакать – как всегда, чтобы усилить театральный эффект. – Стекловаров не следует прогонять! Мы столько добивались мира – и теперь он у нас есть!

– Сосна была права насчет стекловаров, – заявил один из Бусин.

– Только насчет сирот, – возразил кто-то из Зеленок. – А они уже все мертвы.

Вайолет следовало бы призвать всех к порядку, но она продолжала сидеть, чего-то дожидаясь. Снаружи задул ветер, постепенно превратившийся в негромкое пение, полное свистков и жужжания. Звуков стекловаров. Что они делают? Там, на улице, суетясь, словно сироты, готовящиеся к нападению? Но ведь царицы хотят мира – они достаточно сообразительны, чтобы понять: без нас им не выжить. Мы можем доверять царицам. Но что они делают?

Казалось, Маргарита шума не замечает.

– Ах, как Сосна могла о таком даже подумать? Это наши друзья!

– Они не граждане, – сказала Сосна. – Так что мы можем делать, что захотим.

Орион склонил голову набок, а потом стукнул Карла по плечу и подал какие-то знаки пальцами (так охотники привыкли переговариваться). Най и Вайолет обменялись чуть заметными улыбками. К пению начали прислушиваться и остальные.

Сосна не слушала. Она воскликнула:

– Мир! Разговоры! Такие, как вы, будут тянуть и тянуть, пока снова не произойдет нечто ужасное. «Давайте их одомашним!» И видите, что случилось?

Звуки на улице стали громче, превратились в мелодию, распались на многоголосие.

– Стекловары! – объявил Орион.

Они пели – но не те ужасные песни, которыми нас донимали. Это оказалась милая колыбельная старого дядюшки Хиггинса. Она окружила Дом Собраний: часть певцов оказалась с западной стороны, часть – у северной пристройки, и они непрерывно двигались и менялись. Сосна начала дико озираться. Вайолет закрыла глаза и выгнула брови, словно задремав. Най нахмурился, сосредотачиваясь.

Мелодия распалась на новые голоса и стала громче – колыбельная о тихом снегопаде, которая убаюкивала всех нас в детстве, но она напомнила мне о барабанах и ночном пении, о безрезультатных попытках уснуть во время осады. Тогда шум, поднятый стекловарами, заставлял меня бодрствовать и часами тревожно думать о том, насколько хуже все может стать…

Но сейчас я не сплю, я в Доме Собраний. Я так сильно сжал стило, что тростниковый наконечник обломился.

Песня закончилась в обратном порядке: многоголосие сливалось и перестраивалось, а потом мелодия растаяла в шуме ветра.

– Это было прекрасно, – сказала Вайолет.

Сосна смотрела в пол. Хатор с Форрестом обменивались тычками, поджав губы. Орион сидел неподвижно и улыбался. Я рассматривал царапину, оставленную обломком.

Вошли стекловары: царицы провели свои семьи по центральному проходу.

– Это было прекрасно, – повторила Вайолет.

Все захлопали – кроме Сосны и ее сторонников, конечно. Ствол Стивленда оставался пустым. Царицы опустились на все четыре колена и опустили головы, и их семьи повторили их позу. В воздухе запахло розами.

Сосна спросила:

– И что это было?

– Полно, Сосна, – сказала Маргарита. Она уже осушила слезы.

– Стекловары поют в честь наших погибших, – объявил Най. – Голоса расходятся, обозначая уходящие жизни, а потом воссоединяются, показывая, что эти жизни становятся дорогими воспоминаниями. Они выражают свое соболезнование и благодарность за… за все, за возможность снова жить в городе.

– Это было прекрасно, – повторила Вайолет в третий раз. – От лица всех благодарю вас. И тебе спасибо, Най. – Она обвела всех взглядом. – Еще что-то? Похоже, нет.

– Моя жалоба! – напомнила Сосна. – Но вы не станете ее рассматривать. Нам же надо быть милыми со Стивлендом, надо ему потакать, надо с ним считаться, потому что…

– Потому что без него наши шансы на выживание были бы такими же, как у стекловаров! – отрезала Маргарита. – Ну как ты этого не видишь?

Вайолет обвела взглядом членов комитета.

– Комитет принимает жалобу, верно?

Возражений не было. К сожалению, по техническим причинам их и не могло быть.

Она посмотрела на ствол Стивленда – все такой же пустой – и сказала что-то еще, но за шумом я не расслышал: у всех нашлось что сказать про заседание, музыку или Стивленда. Песня стекловаров мало кого заставила изменить свое мнение.

Я навестил Стивленда следующим утром, захватив с собой краснопсовый чай, хлеб и кусок его плода. Мне нездоровилось, несмотря на то, что спал я хорошо – или, точнее, мне показалось, что спал я хорошо. Он начал разговор еще до того, как я успел сесть.

«В последние несколько дней я провел немало времени за размышлениями – именно поэтому молчал. Я попытался подражать человеческому бытию, изолировав рощи для того, чтобы испытать вашу точку зрения, хотя изоляция моей точки зрения в корне юмора дало прозрения сомнительной пользы».

– Я рад, что тебе лучше.

Да уж, ему пора было заговорить.

«Мир преподносит немало сюрпризов мелким индивидам, потому что сконцентрированное самосознание в высокой степени чувственное. Вчерашнее пение стекловаров вызвало эмоциональные изменения в моей изолированной роще. Как отреагировал ты?»

– Я… вспомнил иную их музыку.

Психотерапевты сказали, что горе вызывает эмоциональную нестабильность.

«Красота объединяет стекловаров, людей и меня. Красота их архитектуры и музыки показывает, что в нашем восприятии мира сходства больше, чем различий. Это сходство делает наш мутуализм радостным и приносящим удовлетворение».

Я поискал взглядом стило и бумагу.

– Давай я запишу это для нашего ответа.

«Нам следует принимать участие в прекрасном друг друга. Я выскажу комитету просьбу. Во время нападения сирот я выявил потребность в издавании предупреждающих звуков. Я бы хотел иметь голос – возможно, даже способность петь».

Поющее растение!

«Мой корень юмора подсказывает, что я становлюсь все более похожим на животное».

А если он снова загорится, то сможет орать. Я постарался о таком не думать.

«Ты был прав, не позволив мне подать в отставку. В жалобе говорится, что я терпелив и робок, потому что укоренен на одном месте, но я способен действовать агрессивно. Более того, я – доминантный вид, и в моей природе заложено доминирование. Каждому из нас требуется быть тем, кто мы есть, возможно – быть чем-то большим, чем мы есть. Если мы верны себе, то позволяем нашим лучшим качествам расцветать».